— Наверное, рождение Паоло вы перенесли легче.
— Да. И вы будете прекрасно себя чувствовать с Дженнифер. — Он крепче обнял ее, так что макушка уперлась ему в подбородок, и отпустил ее только тогда, когда в холле внезапно появился Антонио.
Пять минут спустя Антонио уже нес дымящийся стаканчик кофе в палату Дженнифер. Он передал чашку Пиа: все его внимание поглотила жена, у которой только что прекратилась очередная схватка.
— Почему бы мне не оставить вас вдвоем? — прошептала Пиа кронпринцу.
— Не знаю, как тебя благодарить, Пиа. — Он пожал ей руку и кивнул.
Дженнифер тоже промямлила, что согласна. Она лежала на боку. Ей было неудобно, но так лучше усваивалось блокирующее боль лекарство. Пиа нашла для принцессы несколько подбадривающих слов и скользнула в полупустой холл.
— Вижу, у вас уже есть очередная чашка кофе. — Федерико тоже потягивал бодрящий напиток из картонного стакана и вышагивал взад-вперед у дверей палаты.
— Да, хорошая служба доставки. Не каждый день бывает, что женщине два принца наливают утренний кофе.
— Можете предсказать, долго еще? — Принц перестал шагать и кивнул в сторону палаты.
— Думаю, часа два-три.
Оба посмотрели на огромные черно-белые часы, свисавшие с потолка.
— Я еще не купил малышу подарок. Наверное, мы успеем заглянуть в лавку подарков? Она скоро откроется.
Они оставили родильное отделение и вошли в лифт. Оба остро ощущали свою уединенность в закрытом пространстве. Еще несколько секунд, и лифт остановился этажом ниже, чтобы принять девочку на кресле-каталке. Сестра, толкавшая кресло, остановилась, увидев принца. Но он помахал рукой, чтобы они вошли, и придержал дверь.
— Вы принц Федерико? — Девочка поняла, кто перед ней, и у нее от волнения прервался голос.
— Да. — Он нагнулся, чтобы она могла лучше рассмотреть его. — А тебя как зовут?
— Карлотта.
— Красивое имя. Похоже, что ты сломала ногу, Карлотта. — Он показал глазами на гипс.
— Я упала с гимнастического бревна. Вчера мне сделали операцию, чтобы соединить кость.
Он потрогал ее руку, притворяясь, будто ощупывает мышцы.
— Ты сильная девочка, Карлотта. По-моему, ты очень скоро снова вернешься к гимнастике. — Он наклонился к ее уху и прошептал: — Ты, наверное, хочешь, чтобы сначала на гипсе расписались все твои друзья. Но можно я первым подпишу твой гипс?
— Вы? Правда?
— Мне это доставит удовольствие. — И он размашисто расписался на гипсе. — Поправляйся скорее, Карлотта.
— Обязательно!
Сестра выкатила кресло из лифта. Обе обернулись и махали рукой, пока не закрылись двери лифта.
Федерико повернулся к Пиа и уже начал что-то говорить, но замолчал и коснулся губами уголка ее глаза.
— Что это?
Она хотела сказать, что попало что-то в глаз. Но язык не повернулся так неуклюже солгать.
— Во-первых, я едва сдерживалась ради Дженнифер, чтобы не разрыдаться. Во-вторых, вчера я почти потеряла голову, когда Паоло разыграл шутку в фонтане. И эта девочка… вы осветили ей нынешний день. — От неловкости у нее пылали щеки. — Я не всегда так реагирую.
— Не думаю, что вы могли бы работать с беженцами или с пациентами, больными СПИДом, если бы не обладали большой силой духа.
— Это потому что дети, — бессвязно бормотала она. — Я не умею с ними обращаться. И когда вижу, что они страдают, как эта девочка…
— Не умеете? Вы шутите?
— Совсем нет.
— А как удивительно вы нашли подход к Артуро и Паоло. — Черты его лица смягчились. — И не только вчера в саду, а и в тот день, когда они ударили вас бумерангом. Многие взрослые решили бы, что их надо наказать. Или по крайней мере смотрели бы на них с неудовольствием. Вы же больше всего заботились о том, чтобы они не очень переживали. Вы понимали, как они огорчены. Несмотря на боль, вы старались успокоить их. Они вышли из лифта и повернули налево, к лавке, где продавали подарки.
— У вас врожденный дар привлекать детей, — убеждал ее по дороге принц. — И взрослых тоже. По-моему, вы себя недооцениваете.
Он замолчал, ожидая, когда она посмотрит ему в глаза. Она подняла голову, и глубокая убежденность в его лице поразила ее.
— Я хотел сказать вам… Вчера я поступил бестактно.
— То есть?
— Сказал, что вы будете для кого-то хорошей женой и матерью.
Она засмеялась, надеясь, что он не видит, как воздействует на нее простое упоминание слов «жена и мать».
— Приятный комплимент.
— Нет, не комплимент. — Он взял ее за плечо и остановил. — На самом деле я думал, какой удивительной женой вы стали бы для меня. И матерью для моих детей.
Пиа собрала все силы, чтобы не выдать своего потрясения. Этого не может быть.
— Играя под дождем с мальчиками, я чувствовал себя превосходно, — продолжал он. — Я… я никогда не испытывал такой легкости, такого удовольствия, оставаясь только с женщиной и детьми. И это было не просто удовольствие. Мне всегда было спокойно с Лукрецией. Но вчера произошло что-то большее. Я не могу это объяснить… Мы…
У Пиа сердце едва не выскочило из груди. Федерико ди Талора, мужчина, о котором мечтает каждая женщина в западном мире, испытал «что-то большее» с ней? С женщиной, которая даже под пыткой не могла бы отличить модели Прада от моделей Гуччи?
Невероятно. И так быть не может. Но все же его слова звучали для нее музыкой. «Мы…»
— Разумеется, я не имею в виду сию минуту. — Первый раз после их знакомства у Пиа мелькнула мысль, что он нервничает. — Я безмерно ценил Лукрецию. Она была моим самым дорогим другом. Но если бы я женился снова… Я хотел бы надеяться, что это будет такая женщина, как вы.
Он взял ее за руку и сжал пальцы. Какое нежное прикосновение! Никто из заметивших их, когда они стояли недалеко от лавки подарков, не ошибся бы в характере их отношений — ореол романтической любви окружал эту пару.
Забыв обо всем на свете, Пиа смотрела на принца. Впитывала его слова и откровенное желание, горевшее в глазах. Она не могла произнести ни звука. Но Федерико спас ее от необходимости говорить. Не отпуская ее руки, он повел ее в сторону от лавки. Держась за руки, они медленно и молча вернулись в комнату ожидания. Им, конечно, не удалось избежать любопытных взглядов пациентов, визитеров, персонала, которые заполняли холлы и коридоры. Без предупреждения он втянул ее в маленький кабинет и закрыл дверь на задвижку.
— Кабинет принадлежит доктору нашей семьи. — Голос Федерико был чуть громче шепота. Он крепко сжал ее в своих объятиях. — Надо будет напомнить ему, что дверь лучше запирать.
— По-моему, он уже с ночи в больнице — волнуется за Дженнифер, — удалось проговорить Пиа. — Ее тело предчувствовало неизбежное и ликовало каждой своей клеточкой. Но разум продолжал сопротивляться. — Если он оставил дверь незапертой, это, возможно, означает, что он вернется…
— Час назад он ушел из родильного отделения и взял с собой ключи от машины. — Федерико так повернул голову Пиа, чтобы их губы встретились.
Жажда и отчаяние охватили ее. Не в силах сопротивляться искушению, она вернула ему поцелуй. Его теплые большие руки на спине прижимали ее к нему все крепче. Их тела словно впечатались друг в друга. У нее не осталось ни малейшей возможности протестовать. Она не могла сказать ему, что уже получила новое назначение и скоро оставит Сан-Римини. Что уже задолго до этого она знала: она не подходит такому мужчине, как он.
Глухой стон вырвался из его горла и вызвал немедленный ответ у нее — она полностью расплавилась.
Но, по правде, что плохого в обычном поцелуе? Ведь она уже давно поняла, что ей никогда не выбросить его из своей жизни. После того как они целовались последний раз, он заполнял собой каждый момент, когда она бодрствовала. Ничего особенного не может случиться в битком набитой людьми больнице. Так почему бы не запастись еще одним воспоминанием? Чтобы потом, когда она будет работать где-нибудь в жаркой пустыне, ей было о чем мечтать. Как о глотке холодной воды.