Глава 62 "Матрас"
— Ты зачем переставила мой товар? — напустилась я на напарницу.
Напустилась пока тихо, но в интонацию вложила довольно много смысла.
— Ты неровно поставила коробки.
Неровно, ага! Да я их двадцать раз переставила, потому что, черт возьми, у меня сдали нервы. С утра прокладка оказалась чистой. Чего удивляться — пятый день на исходе, и я на радостях позвонила Тихонову. Он обещал забрать меня от метро, а два часа назад снова полилось, да еще так обильно, точно в первый день.
— У меня все ровно. И, пожалуйста, не прикасайся к моему товару.
Ничего не хочу про нее сказать плохого, но она — особа не очень далекая. Как, впрочем, и я сегодня. Это будет ужасно… Подумает, что я специально ему наврала. Черт! Я еще и прокладку не взяла. И вместо обеда бегала в магазин за новым нижним бельем, где выбрать оказалась не из чего. Все дешевое и некрасивое. Пусть бы подороже, да простое и качественное. Так нет же… Дешевая красота берет штурмом непробиваемую стену. Но не Кузьму Тихонова! Как же теперь выкрутиться, как?
Я выкручиваюсь уже который день, увиливая от доверительных бесед с мамой на кухне и в кровати с сестрой. Почему до них не доходит, что моя личная жизнь их не касается. А с этими бесконечными "делами" она скоро не будет касаться и меня саму!
— Привет.
— Привет.
Кузьма ждал меня, облокотившись на белый капот своей Бэхи. Сейчас он отступил от одной красотки, чтобы заключить в объятия другую… Красотку, я на это надеялась, проведя в туалете магазина приличное количество свободного времени.
— Голодная? — спросил он, едва коснувшись моих губ, явно не желая ужинать помадой.
Я не стала врать. Ответила, что голодна. Но не стала уточнять, что оставила себя без обеда. Сожрала на ходу шоколадку и все. Утром был бутерброд с хорватским сыром и хорватской колбасой, а днем — шоколадка "Милка", только не хорватская, увы…
— Здесь есть какое-то кафе. Пойдем?
Мне какая разница… Разница как раз в том, что мы не мокрые после моря, а замерзшие после улицы. Мне даже не сразу захотелось снять куртку. Лето, блин… Но потом я потерла руки и стало теплее… Нет, стало тепло, когда мои пальцы оказались в теплых ладонях Кузьмы. Между нами стол, но кажется, что его нет. Как и людей вокруг.
— Ваш заказ. Приятного аппетита.
Только приятностью от девушки не веяло. Странно — может, устала к концу рабочего дня или ей не понравились наши сцепленные пальцы…
Блюдо тоже не выглядело аппетитным. Брать шаверму на тарелке оказалось большой глупостью. Пару листочков того, пару кусочков сего… И только вилка с ножом были в одном экземпляре.
— Привыкла к хорватским порциям?
Рот Кузьмы скривился в доброй усмешке. Я кивнула, не раздумывая. Если и не привыкла, то уж точно скучаю. Особенно по вкусу овощей… Тут все казалось безвкусным. Или таким и было. Но голод не тетка, а лютый зверь, и я все смела и чуть-чуть не икнула, такой пересушенной оказалась куриная грудка. Кофе мы не брали. Заказали смузи, совершив очередную глупость. Оно на вкус оказалось абсолютно химическим.
— Даш, не допивай. В машине есть вода.
Но мы не сразу пошли в машину. Зашли за тортиком. Маленьким, но многообещающим — медовик не может быть невкусным. И он не был. Я даже пальцы готова была облизать, но Кузьма перехватил их, и я с трудом сдержала крик, когда он коснулся первой крошки горячим языком. Рот наполнился кофейной слюной, но я боялась сглотнуть, боялась дышать и боялась упасть в обморок прямо тут, на кухне, не дойдя до матраса, который, как я успела заметить, был аккуратно застелен. Интересно, мне удастся его примять. Новые кружева дымились, но в них, вместе с моим желанием, вытекала и незваная кровь. Сказать ему сейчас или… Шестой день, да постирает белье!
— Я пойду вымою руки?
Полувопрос, полупросьба, полумольба… Мне нужно было попасть в ванную и я в нее попала. Вымыть руки и не только, скатать трубочкой прокладку и спрятать в кулак, а потом успеть сунуть во внешний кармашек сумки. Фу, смогла! Теперь бы не оплошать на матрасе. Сколько у нас есть времени? За окном еще отголоски белых ночей, но уже сумерки. Домой добираться час…
— Это мой первый полумарафон!
Тихонов, я тебя убью!
Но он держал одной рукой меня за талию, а второй перебирал ленты медалей на прибитой к стене вешалке, выполненной в виде его имени, оригинальненько.
— Это трейлы, это за Белые ночи… Э… Да.
Он не смог договорить ничего, даже моего имени — я впилась ему в губы, умоляя заткнуться… И он бросил медали и взялся за меня — обеими руками, лишая меня одежды с такой скоростью, будто та на мне горела. Кожа под ней уж точно пылала, и каждое его прикосновение отдавалось в теле дрожью, а в горле стоном, который снимали с моего языка его жесткие губы. Да, нежности в его поцелуях не было ни на грамм. Я с ним полностью согласна: терять время на раскачку после недельной голодовки — себя не любить. Любить надо друг друга и быстро, пока не совсем стемнело и — всякое возможно в его объятиях — пока не закрыли метро.