– Можешь меня поцеловать, если хочешь, – великодушно предложила Грейс, наградив его щедрой улыбкой.
– Как это мило с твоей стороны. Может, отложим до другого раза?
– Да ну тебя!
Грейс обиженно оттопырила нижнюю губу.
– Ну хоть самый маленький поцелуйчик? Малю-у-у-у-сенький?
Она подняла большой и указательный пальцы, раздвинув их на четверть дюйма.
– Крохотулечный?
Больше Рубен не в силах был сдерживаться: ему надо было отсмеяться. Не прислушиваясь к голосу разума, он наклонился и запечатлел целомудренный поцелуй на ее устах, намереваясь сразу же отстраниться, но она робким молящим движением прикоснулась к его затылку, и это заставило его задержаться. Даже в пьяном виде она казалась ему самой очаровательной девушкой на свете.
– Спокойной ночи, Грейси, – прошептал он, прижимаясь к ее губам, и выпрямился.
– Спокойной ночи.
Но Грейс уцепилась за рукав его рубашки и не дала ему уйти.
– Я думала о твоих руках, – сообщила она доверительным шепотом.
– О моих руках?
– Я все думала: на что это будет похоже? Ну… ты понимаешь. Когда к тебе прикасаются пальцы, способные выбрать из колоды подбритых тузов.
Он не смог удержаться: обхватил ее щеки ладонями и глубоко заглянул в мечтательные голубые глаза, чувствуя ее нежность и теплоту.
– Не здесь, – предупредила она, зевая. Ему пришлось сглотнуть. –А где?
Ответом ему стало тихое похрапывание.
Грейс проснулась четыре часа спустя. Она сама не знала, что ее разбудило: пульсирующая боль в висках, чудовищная жажда или мучительное, ослепительно яркое воспоминание о том, как она себя опозорила. Комната закружилась у нее перед глазами, когда она села в постели. Через минуту или две кружение замедлилось, но, сообразив, что она голая, Грейс испытала сильнейшее желание снова лечь и укрыться, с головой. А еще лучше – провалиться сквозь землю. Однако безотлагательная потребность посетить туалет пересилила стыд. Она встала, напялила через голову рубашку. и отправилась в ванную.
Воспользовавшись случаем, она заодно почистила, зубы и расчесала спутанные, все еще влажные после ванны волосы.
– Дура чертова, – прорычала Грейс, обращаясь, к своему бледному, с запавшими глазами отражению в; зеркале над раковиной. – Кретинка! Ее кожа напоминала оконную замазку, глаза слезились; можно было подумать, что она чудом поднялась с одра смертельной болезни. Странно, что ее не тошнит. Напротив, на нее вдруг напал волчий голод. Вчера вечером миссис Финни, квартирная хозяйка Рубена, принесла ей на ужин чашку бульона и бутерброд с ветчиной. Бульон она выпила, но бутерброд так и остался на тарелочке в кухне. При воспоминании о хлебе и ветчине у Грейс потекли слюнки, но одной лишь мысли о том, что придется вступать в объяснения с Рубеном, если он проснется, хватило, чтобы сразу отбить у нее аппетит.
И все-таки голод победил. Грейс нащупала свой халат и на цыпочках спустилась вниз.
Бутерброд оказался на месте, а вот Рубена не было. Дверь, ведущая на задний двор, осталась полуоткрытой, сквозь щель в комнату проникал свежий воздух. Прислонившись к дверному косяку и задумчиво жуя бутерброд, Грейс выглянула в туманную темноту.
Позади нее в порту завыла сирена. Тоскливый звук заставил ее поежиться, но прохладный влажный воздух приятно охладил разгоряченную кожу. Когда туман поредел, она разглядела в отдалении оранжевую точку – огонек манильской сигары Рубена. Грейс зачарованно следила, как огонек то вспыхивает, то угасает в темноте. Проглотив последний кусок хлеба с ветчиной, она стряхнула с ладоней крошки и расправила плечи. Лучше выяснить отношения, не откладывая.
Он был на верхней террасе сада и сидел на том самом диванчике-визави, где они ужинали во время первого свидания. Грейс остановилась в десяти шагах от него, не зная, что сказать. Он тоже молчал, но ей показалось, что он улыбается. Со своего места она не могла решить, что именно выражает эта улыбка.
– Я не ждала тебя домой так рано, – начала Грейс, стараясь держаться как ни. в чем не бывало, хотя внутри у нее все переворачивалось от стыда. – Надеялась завершить свои ежегодные поминки по Джо до твоего прихода. Извини, Рубен, мне очень жаль, что ты застал меня в таком виде. Наверное, все это показалось тебе очень утомительным.
Его улыбка, что бы она ни выражала, стала еще шире.
– Утомительным? Я бы так не сказал, – негромко возразил он. – За такое зрелище можно было и приплатить.
Грейс обхватила себя руками, не зная, что сказать.
– Как ты себя чувствуешь?
– Ужасно.
– Хочешь воды?
Он ткнул пальцем в стакан, стоявший перед ним на столе.
– Нет, спасибо.
– Глоток виски? Грейс содрогнулась.
– Может, присядешь? – пригласил Рубен, похлопав по деревянному сиденью рядом с собой. Она помедлила.
– Да не бойся, я не кусаюсь.
Было бы счастьем, если бы весь вечер целиком изгладился из ее памяти, но увы, она все помнила. Особенно остро ей вспоминалось, как она сидела на коленях у Рубена в чем мать родила, прижималась к нему и твердила, как он ей нравится. А потом умоляла, чтобы он ее поцеловал. Может, Рубен и не кусался, но вот о себе самой Грейс этого сказать никак не могла. Она безусловно представляла опасность и для себя, и для окружающих.
После долгих колебаний она приняла приглашение и присела рядом с ним, подтянув озябшие босые ноги на сиденье и закутав их в полы халата.
– Который час? – спросила она, просто чтобы нарушить молчание.
– По-моему, где-то около полуночи.
– Почему ты до сих пор не лег?
– Да так, не спится.
В последний раз затянувшись сигарой, Рубен отшвырнул окурок в траву. Вновь откинувшись на спинку диванчика, он задел ее плечом. Грейс шарахнулась от него в испуге, но сразу почувствовала себя еще большей дурой. О чем беспокоиться, когда оба они одеты? К тому же его плечо оказалось таким теплым, таким… надежным. Ей стало немного спокойнее. Даже в молчании больше не ощущалось неловкости… несмотря ни на что. И когда Рубен заговорил, его вопрос ее ничуть не удивил:
– Ты действительно любила Джо? Она кивнула:
– Очень сильно. Так сильно, как только можно любить в шестнадцать лет. Я была одинока, а он был славным парнем. Знаю, я любила его отчасти назло своим приемным родителям, и, если бы нам удалось пожениться, из этого все равно ничего бы не вышло. И все-таки я действительно любила его. И каждый год в годовщину его смерти… я его поминаю.
Неожиданно Рубен обнял ее и притянул к себе. А чему, собственно, удивляться? Весь вечер он только и делал, что пытался ее утешить! Грейс положила голову ему на плечо, размышляя об одном удивительном обстоятельстве: сидя рядом с ним в пронизывающем сером тумане, даже после всего случившегося она чувствовала себя ближе к нему, чем когда-либо раньше. И хотя, не проходило дня, когда бы она не вспоминала «Ивовый пруд», Генри и Ай-Ю, ни разу с тех самых пор, как попала в Сан-Франциско, она не страдала от одиночества. Ни разу.
– Если Марк Уинг действительно заплатит нам завтра кучу денег за тигра, что ты сделаешь со своей долей? – спросила Грейс после долгой паузы. – Я хочу сказать, когда расплатишься с Крекерами.
– Опять двину на запад.
– На запад? Но ведь там нет ничего, кроме…
– Совершу кругосветное путешествие. Просто буду продвигаться вперед и вперед. Все время вперед.
Грейс ощутила пустоту в груди – гулкую безнадежную пустоту, в которую у нее не было ни малейшего желания заглядывать.
– Ну, когда обойдешь весь мир, что ты будешь делать? Вернешься в «Шиповник»? –"Шиповник"?
Вопрос прозвучал так, словно он никогда раньше не слыхал этого слова. Но потом Рубен запрокинул голову на спинку скамьи и рассмеялся невеселым смехом.
– Потом я все начну сначала. Опять буду колесить по миру. А когда мне это надоест, я найду себе где-нибудь кусок земли попросторнее. Скотоводческое ранчо, как у Эдуарда Кордовы. А сам я буду целыми днями сидеть на веранде, потягивать ледяное шампанское и смотреть, как другие на меня работают.