Они встали, почистили мех друг другу, потом оделись и пошли искать своих циней.
После этого у них вошло в привычку совокупляться вне городских стен. Время года оказалось самым подходящим — земля сухая, а жалящие и присасывающиеся жучки почти исчезли. Иной раз случались неожиданности: например, пасущийся цинь набрел на них. А один раз к ним подобрался толстенький тлай поглядеть, чем они занимаются. Он встал на задние лапки, а передние скрестил на белом меху грудки, точно рассчитав, что они до него не смогут дотянуться.
— Любуйся, любуйся, маленький обманщик, — сказал Эйх Шовин.
Зверек словно понял. Он наклонил голову и следил за ними, пока они не кончили, а когда они оторвались друг от друга, тотчас убежал.
Они все еще спали в круглой комнате наверху башни. Теперь она уже привыкла делить с ним ложе. Его запах был ей хорошо знаком, и она уютно прижималась к его широкой спине. Что ни день, мать спрашивала у нее, как и что.
— Очень хорошо, — отвечала она, но под конец сказала: — Наверное, у меня как у моей сестры.
— В таком случае, — ее мать нахмурилась, — этот мужчина проведет у нас всю зиму. Ну, права жаловаться у меня на него нет: твоим родичам есть с кем заниматься воинскими упражнениями.
Как-то утром она проснулась рано и услышала крики птичьих стай, летящих над Ахара-Цалем. Начинался осенний перелет. В болотах у реки можно будет отлично поохотиться. Она растолкала Эйх Шовина. Еще толком не проснувшись, он согласился поехать с ней в долину, и после завтрака они оседлали своих циней.
Утренний воздух был прохладен, над рекой колыхались полосы тумана. Не пройдет и икуна, как туман рассеется, а к полудню станет совсем жарко. Но пока она ощущала холодное дыхание осени. В руке она держала натянутый лук, с седла свисал колчан, полный стрел. Шовин захватил пару дротиков. Он был не в настроении убивать, сказал он.
— Но проехаться верхом — чудесно. Буду наблюдать, как ты пронзаешь птиц на лету. А если нам попадется крупная дичь, то я буду готов.
Дичи в долине было вдоволь, но она нигде не видела птиц, чьи крики ее разбудили. И они с Эйх Шовином все ехали и ехали по заброшенной дороге. Ближе к полудню впереди появились двое мужчин на цинях. Они выехали из зарослей и остановились, загораживая дорогу. У одного на руку был надет щит. Эйх Шовин ехал чуть сзади, но теперь он поравнялся с ней, держа в руке дротик.
— Этим займусь я, — сказал он.
Она придержала Прямого Поступка, и он проехал мимо. Под ним был ее молодой жеребец Упование Будущего.
Мужчины повернули своих циней навстречу Шовину, и один из них вытащил меч — длинный военный меч.
За спиной у нее послышался какой-то шум. Она оглянулась — к ней подъезжали еще двое. Они выглядели как воины, провалившиеся в преисподнюю — оборванные, грязные. На одном был металлический шлем, на другом — кожаная шапка. Оба держали боевые мечи.
Она посмотрела на Шовина.
Тот уже метнул дротик, и тот, что был впереди, с криком соскальзывал со своего циня на землю. Из его груди торчал дротик.
Шовин схватил второй дротик.
Два воина в лохмотьях проехали справа и слева от нее. Один сказал через плечо:
— Мы сожалеем, что это происходит в твоем присутствии, но, как ты сама видишь, мы доведены до крайности. И все кончится быстро.
Они проехали дальше. Прямой Поступок мотнул головой, и она натянула поводья. Что она могла сделать?
У хвархатов война — исключительно мужское дело. Как ни странно, это может показаться землянам, хварские мужчины убивают только друг друга, а женщинам и детям никакого физического вреда не причиняют. Однако это налагает обратные обязательства. Хвархаты внушают своим женщинам, что им не положено принимать участие во враждебных действиях. Хрустальные Глаза знала, что ей почти наверное ничего не угрожает. Если только эти мужчины не помешанные, они к ней ни прикоснутся. Но Эйх Шовин умрет, и все правила достойного поведения требовали, что она должна просто смотреть и не вмешиваться. Так было всегда.
Мужчина Эйха оглянулся. И, конечно, увидел двух новых врагов. Секунду спустя он атаковал второго воина перед собой, сжимая дротик в руке. Их цини столкнулись. Ее молодой жеребец завизжал, закричал мужчина — но кто, она не знала. Они сцепились, а их цини кружили на месте. Два других разбойника остановились, словно решая, как выгоднее напасть.
Победить Эйх Шовин не мог никак. Его цинь был не обучен. Боевого оружия у него не было — только охотничий дротик и короткий меч, больше похожий на кинжал. При всей своей неосведомленности, она понимала, что он попал в отчаянное положение. Один против троих! Ее родичи мало говорили при ней о войне, но ей доводилось слышать от них: «Как правило, большее побеждает меньшее, а многие — немногих».
Хрустальные Глаза вытащила стрелу из колчана, наложила ее на тетиву и оттянула. Ха! Так легко! Они были много крупнее птиц и почти не двигались! Она пустила стрелу. Стрела вонзилась в горло мужчины в кожаной шапке. Он пронзительно завопил — очень похоже на визг ее молодого жеребца.
Мужчина в шлеме обернулся, лицо его застыло от ужаса.
— Нет! — закричал он.
Ее вторая стрела впилась ему в грудь, а третья — в горло, и он упал, не издав больше ни звука. Одна нога запуталась в стремени, так что он почти повис на нем. Его цинь был худым, неухоженным, но, видимо, хорошо обучен. Едва его всадник упал, как он замер в неподвижности и только наматывал головой. Правда, без толку: всадник был мертв. Цинь мог бы проволочь его хоть по всей долине — хуже ему не стало бы.
Разбойник, которого она подстрелила первым, тот, в кожаной шапке, усидел в седле, но он низко нагибался, цепляясь за шею циня. По его спине текла кровь.
А Шовин все еще боролся с последним разбойником. Теперь они оказались на земле, хотя она не видела, как это произошло. Их цини пританцовывали, кружа около них. Мужчины сплелись в клубок, и пустить стрелу было бы слишком рискованно.
Она выжидала, не опуская лука. Борьба кончилась, и Эйх Шовин поднялся с земли, держа в руке свой короткий меч. Лезвие было в крови.
— Вот так, — сказал Эйх Шовин.
Хрустальные Глаза наклонила голову в сторону, и ее стошнило.
Потом Эйх Шовин помог ей спешиться. Он остался почти невредим, если не считать нескольких мелких порезов.
— Но меня отдубасили, как железо на наковальне, и завтра пошевелиться без боли не смогу. Если твоя родня думает, что в ближайшие дни я буду хоть на что-то способен…
— Я их убила, — сказала она.
— Двоих из четырех.
Она продолжала бессвязную речь. Как рассказать родным? Что они сделают? Ни одна женщина Ахары никогда не участвовала в битве…
— Тебе просто ни про одну такую не рассказывали, — сказал Эйх Шовин, отвернулся и посмотрел на еще живого мужчину. Его цинь, наконец, занервничал и начал переступать с ноги на ногу, точно плясал на празднике урожая. Потом тряхнул всем телом, всадник свалился и неподвижно распростерся на земле.
— Я вытащу стрелу у него из шеи и воткну в рану мой второй дротик. Он правда сломался, но откуда им будет знать, что это случилось раньше. Значит, ты убила одного.
— И этого больше, чем достаточно, — пробормотала Хрустальные Глаза.
Он откинул голову в знак согласия, потом подошел к мужчине, которого сразил коротким мечом.
— Я прикончил этого негодяя и схватил его меч. — Он нагнулся и поднял боевое оружие. — И убил последнего двумя ударами — в шею и в грудь. Нанесу раны пошире, и никто не догадается, что его убили стрелы. Итак, двое погибли от моих дротиков, один пронзен моим коротким мечом, а этот — вот этим. — И он занес боевой меч. — Ну, что я за герой! В Ахаре будут слагать обо мне песни! — Он посмотрел ей прямо в глаза. — А ты вела себя как порядочная женщина и только смотрела бой, пальцем не шевельнув.