– Я был бы очень рад, если бы вы уволились, мисс Бринн, – холодно сказал Дадли. – Кормить ребенка рыбой, это же надо! – И он презрительно хмыкнул.
– Не суйте свой нос в чужие дела, мистер Дадли, – возразила мисс Бринн. – Для таких здоровых детей, как Тори, рыба полезна. Уж мне положено это знать, в конце концов, няня я, а не вы. Хотя, похоже, вы думаете иначе.
– Она права, Дадли. – Алекс потянулся за Тори, сидевшей на руках няньки, и та передала ему ребенка.
– Посмотри, Алекс! – воскликнула Бесс. – Мне кажется, что у Тори появился новый зубик внизу.
Похожий на ангелочка ребенок, одетый в белое платьице с оборками и вязаные башмачки, сидел на коленях у Алекса, который придерживал девочку сзади своими сильными руками. Мисс Бринн зачесала чудесные волосы малышки наверх. Тори энергично брыкалась и размахивала ручками; она широко улыбалась, демонстрируя новый зуб.
Мгновенно забыв о своих разногласиях, мисс Бринн и Дадли наклонились, чтобы заглянуть в рот ребенку.
– Превосходный зуб, – гордо заявила мисс Бринн.
– Когда придет ее время сводить с ума Лондон, у нее будет великолепный набор таких жемчужин, – согласился Дадли.
– И это, несомненно, результат правильной диеты, – осторожно высказалась Бесс.
Дадли выпрямился и задумчиво почесал подбородок.
– В этом я не уверен.
Алекс прервал обмен любезностями.
– Дадли, не отнесешь ли ты Тори в детскую? Ей нужно сменить штанишки.
– С удовольствием, – стоически ответил Дадли, бросая на мисс Бринн испепеляющий взгляд. Подняв Тори с колена Алекса, он сказал: – Пойдем, моя дорогая. Тебе пора купаться.
Мисс Бринн тоже вышла из комнаты, едва поспевая своими коротенькими ножками за широко шагающим Дадли.
– А ты знаешь, – сказала Бесс, глядя на мужа из-под полуопущенных ресниц, – что с тех пор, как мы поженились, прошло уже почти девять месяцев, то есть достаточно времени для того, чтобы родить ребенка после нашей свадьбы. – Она легко провела пальцем по шву его брюк, от колена до бедра.
– Все как мы и планировали, Бесс, – хрипло сказал он, пристально глядя на нее. – Теперь никто не сможет сказать, что Тори не наша дочь. Когда мы в следующем году вернемся в Лондон, все будут обращать внимание только на маленький рост Тори и никто – на ее способности, которые, несомненно, будут выше, чем у ребенка ее предполагаемого возраста.
– Мы просто скажем, что она необыкновенно умна, – сказала Бесс.
– И это совершеннейшая правда, – согласился Алекс.
– Но я хочу сказать тебе еще кое-что… – Бесс наклонилась вперед и легонько коснулась губами его щек, подбородка, потом перешла ниже, на шею. Услышав, как он тяжело задышал, она тоже почувствовала возбуждение.
– В чем дело, моя Бесс? – хрипло сказал он, нежно беря ее за плечи и усаживая к себе на колени.
– Не пора ли нам завести еще одного ребенка? – Она прижалась к нему.
Алекс рассмеялся.
– Так быстро? Все будут думать, что я совершенно не забочусь о тебе. Если меньше чем через два года мы вернемся из свадебного путешествия с двумя детьми, меня назовут грубым животным, а на тебя все будут смотреть с жалостью.
Рука Бесс скользнула в распахнутый ворот рубашки Алекса и прижалась к теплой, покрытой волосами широкой груди.
– Мне плевать на это, дорогой. Скорее всего, женщины будут завидовать мне.
– Баловница! – пробормотал он. – Ты самое соблазнительное существо из всех, которых я когда-либо видел. Дорогая, если ты хочешь ребенка, ты его получишь.
– Когда, Алекс? – беззастенчиво спросила она, наклоняясь и нежно кусая его за ухо.
Алекс не ответил. Будучи человеком действия и считая, что в подобных случаях слова излишни, он просто поднял ее на руки, поднялся по лестнице в спальню и закрыл за собой дверь.
Эпилог
Окли-холл, Англия
Декабрь 1931 года
Бесс никогда не надоедал вид из окна ее спальни. Сейчас, в канун Рождесва, перед ней открывалась сказочная картина. Весь день хмурились облака, но последние три часа сыпал снег, как будто благостный Господь Бог взрезал над Сурреем набитую гусиным пухом подушку.
Река Идеи, вьющаяся между берегами, поросшими высокими дубами и ясенями, была покрыта пятнами сверкающего голубизной льда, а дорога к ближайшей деревне, Южному Годстону, вся оказалась заваленной только что выпавшим снегом. И с каждым часом Бесс все более и более сомневалась в том, что по ней сможет проехать карета.
Хотя было всего лишь четыре часа пополудни, уже наступили сумерки. На засыпанную снегом улицу из окон ее дома падал снег.
Бесс нахмурилась. Зрелище было замечательным. Но она смотрела на эту красоту из окна своей теплой, уютной спальни. Тот же, кто путешествовал, преодолевая необычно толстый снег, вероятно, не столько любовался красотами природы, сколько проклинал связанные со снегопадом неудобства. Зак, наверное, приедет совсем окоченевшим. Но больше всего в данный момент Бесс беспокоило то, что он мог вообще не приехать.
Если к западу погода еще хуже, то Зак может решить переждать метель в гостинице. Тори, Джейсон и Сесили страшно огорчатся, если лишатся на Рождество своего любимого дяди Зака. По правде говоря, Бесс тоже расстроится, и Алекс, безусловно, испытает то же чувство. Последние четыре года Зак проводил Рождество с ними.
Отвернувшись от окна, Бесс подошла к туалетному столику, на котором в беспорядке валялись склянки с духами, разнообразные головные гребни и кусок изумрудно-зеленой ленты, оставленный ее горничной после того, как она сделала ей вечернюю прическу. Найдя расческу, Бесс начала было приводить в порядок выбившиеся из-под шиньона пряди волос.
– Не причесывай их, – раздался от двери низкий мужской голос. – Ты же знаешь, как мне нравится вид этих кудряшек на твоей прекрасной шее.
От голоса мужа, в котором слышалось восхищение, Бесс не только почувствовала, как вздрогнула, но, так как сидела напротив зеркала, даже увидела его. Они были женаты вот уже десять лет, и все же одно его присутствие – звук голоса, весь облик – по-прежнему волновало ее. Отложив расческу, она повернулась к мужу с радостной улыбкой на устах. И замерла как статуя, не в силах оторвать взгляда от одетого с иголочки франта.
Единственной переменой в наружности Алекса Викема за все время их совместной жизни была седина на висках. Фигура его осталась по-прежнему стройной, мощной и мускулистой. Глаза были так же ясны и оказывали на Бесс столь же гипнотизирующее действие, как и раньше.
Он насмешливо приподнял свою черную бровь.
– Я надеюсь, что правильно понимаю значение выражения на твоем лице, моя Бесс. Находишь ли ты меня столь же привлекательным, какой нахожу тебя я?
Закрыв за собой дверь, Алекс прошел по бежевому абиссинскому ковру и подошел к туалетному столику. Положив руки на резную спинку кресла, он нагнулся и прислонил щеку к щеке жены так, что теперь они оба смотрели в зеркало.
– Я рад, что ты оделась в зеленое, – прошептал он ей на ухо. – Это такой веселый цвет. И теперь мы с тобой прекрасно подходим друг другу. Но что лучше всего, этот оттенок делает твою кожу такой свежей… что ее хочется целовать. – Он наклонил голову и запечатлел на выступающей из-под кружевной отделки платья выпуклости груди долгий поцелуй.
Подняв руки, Бесс запустила нетерпеливые пальцы в его густые шелковистые волосы и задыхающимся голосом произнесла:
– Ты негодяй! Разве можно так искушать меня? Ты же знаешь, что в гостиной нас ожидают дети и с ужином нельзя опаздывать, иначе повар будет винить нас в том, что гусь пережарился.
Алекс поднял к ней раскрасневшееся лицо.
– Мне нет никакого дела до сочного гуся, когда прямо здесь могу насладиться глупенькой маленькой гусыней.
– Какая чушь, – со смехом ответила Бесс.
Алекс улыбнулся, громко чмокнул ее в щеку и выпрямился. Он подошел к окну и, подобно Бесс, стал вглядываться в ранний вечерний сумрак.