— Есть, конечно, я просто не выбрала еще.
И зачем-то показала зажатый кулак левой руки, где были все ее деньги.
— Это слава богу, — ответила торговка, смерив ее сочувственным взглядом, а потом отперла маленькую деревянную дверку, закрывавшую проход за прилавок, и приглашающе махнула рукой: — Иди-ка сюда и вот, на табурет садись. Иди, не бойся. Я тебя так накормлю, задаром. Я ж вижу, что денег у тебя всего кулачок, а неприятностей — полна корзина. Садись, ешь, рассказывай — авось еще помогу чем.
С этими словами торговка, покопавшись под прилавком, вручила Даге витую булку с маком. Та оказалась вчерашней, но после отравления так было даже лучше, хотя свежий хлеб по-прежнему пах изумительно.
— Спаси вас бог за вашу доброту, матушка… — Дага посмотрела на торговку, и та с улыбкой подсказала:
— Байс. Да ты присаживайся, детка, в ногах правды нет.
Девушка с облегчением села и, понемногу жуя булку, поведала матушке Байс историю, которую успела измыслить еще по пути на рынок. Что она недавно осиротела, и добрые люди отправили ее в Вентимилью с рекомендательным письмом к другим добрым людям, которые взяли бы ее в служанки. Но по пути ее обворовали, оставив только то, что было на ней, и совсем хорошо припрятанные сережки с кольцом, даже рекомендательное письмо унесли, так что податься ей некуда, да и адрес она не очень точно помнит, иначе попробовала бы пойти туда.
История была в меру жалостная, но еще и о том, что она готова работать, лишь бы работу дали. Раскрыть свой дар телохранительницы Дага не могла — так бы ее легко нашли, но среди черни ее искать не станут. И она готова была работать, лишь бы быть свободной.
Матушка Байс весь рассказ сочувственно качала головой, цокала языком и сокрушалась о том, что пришлось пережить "бедной девочке", но когда Дага договорила, расплылась в очередной добродушной и притом очень радостной улыбке:
— Знаешь, а я ведь и впрямь могу тебе помочь, пожалуй. Тут один хороший господин как раз новую служанку ищет. А рекомендацией твоей я побуду: тамошняя экономка — моя добрая приятельница, — предложила она и, спохватившись, спросила: — Тебя как зовут-то, красавица?
— Да… — с ее уст едва не сорвалось собственное прозвище, к которому она давно привыкла больше, чем к имени, но девушка почти вовремя спохватилась. По счастью, имя у нее начиналось так же, как кличка, и она, лишь слегка запнувшись, продолжила: — … миана.
В самом деле, время Даги и синьорины Сартори прошло. Теперь она — простая девушка по имени Дамиана.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Сперва Фабио всерьез опасался, что после потасовки на Джельсомино люди дона Витторио все-таки заявятся к нему с обвинениями. Он дергался на любой громкий шум внизу и держал шпагу поближе к себе, возле кровати. Хотя чем бы ему, раненому, это помогло, ввались сюда несколько вооруженных головорезов?.. Однако они не пришли ни вечером, ни на другой день, а уж, наверное, подозревай они Фабио, давно были бы здесь — так что в конце концов он решил попусту не беспокоиться. У него попросту не было сейчас сил столько переживать. Ему нужно было побольше есть и лежать и поменьше волноваться, так что, убрав шпагу на оружейную стойку и оставив при себе только привычный стилет под подушкой, он, как и велел Лоренцо, пил чай, ел красное мясо и читал, бессмысленно валяясь в кровати.
Однако, невзирая на все это, спокойно ему вовсе не было. Напротив, Фабио было нервно, стыдно и меланхолически грустно. Хотя с виду беспокоиться было, вроде бы, не о чем: Миа вела себя как обычно, ни словом, ни жестом не показывая, что произошедшее между ними вчера ее как-то задело. Но Фабио прекрасно знал цену такому внешнему спокойствию и понимал, что за ним может многое скрываться. Увы, он тщетно пытался уловить ее переживания мимоходом, когда она появлялась в комнате что-то подать или наоборот, забрать — и он не понимал, вправду ли она спокойна или слишком сильно прячет все в себе, а он слишком слаб, чтобы почувствовать.
Вчера Фабио прошел по грани собственных моральных принципов, грубо использовав Дамиану в своих целях. А уж в том, что касается допустимого в отношении честной девицы поведения, грань неоднократно перешел. Какой уж тут покой. Ему надо было или наверняка удостовериться, что все и впрямь в порядке, или же как-то уладить ситуацию, если все не в порядке вовсе. Так что, когда Дамиана в очередной раз зашла к нему и принесла пресловутый чай, он попросил:
— Дамиана, будь добра, задержись на минутку.
Она на мгновение растерянно замерла, прежде чем, сделав книксен, ответить:
— Да, ваше сиятельство, — и тут же вспыхнула краской смущения.