Так быстро синьорина Квинтина, однако, не сдалась, и все так же возвышенно, с сочувственным вздохом сказала:
— Я понимаю, что вы не хотите вспоминать трагические страницы прошлого, но знайте, что я буду помнить о вас и всегда готова поддержать в трудную минуту, когда вы ощутите себя слишком одиноко. Ведь каждому нужна своя тихая гавань в бурном житейском море.
— Благодарю вас, синьорина Квинтина, вы очень щедры и добры ко мне, — ответил Фабио, немедленно подумав о том, что с таким накалом романтических страстей гавань вряд ли получится тихой, а также — что оную гавань, при наивности и впечатлительности виконтессы, с легкостью захватят первые попавшиеся пираты. И если Фабио твердо намерен отказаться от "поддержки в трудную минуту", то кто-нибудь другой ею с превеликим удовольствием воспользуется. У него в голове неожиданно вспыхнула недурная, на первый взгляд, идея, и он тут же предложил: — Но давайте, право, не будем больше о печальном сейчас. В конце концов, мы приехали на праздник, пойдемте обратно к гостям, танцевать и беседовать, — после чего галантно подставил ей локоть.
— Вы правы, мы должны быть внимательны и к хозяевам, устроившим нам этот вечер, они бы не были рады, если бы мы только грустили, — радостно ответила Квинтина, скорее всего, вообразившая что-то еще о сложных душевных порывах Фабио. Но, во всяком случае, она хотя бы прекратила его жалеть.
Когда они вошли в бальный зал, Фабио, оглядевшись, нашел нужного ему человека и уверенно и непоколебимо повлек Квинтину в его сторону. Капитан Альберти, с точки зрения Фабио, обладал всеми необходимыми качествами: выразительным красивым профилем, острым взглядом зеленых глаз, шрамом на левой щеке от боевого заклинания, бесконечным запасом историй о военных подвигах, а главное — исключительно честной и прямой натурой. Вверив виконтессу его заботам и вниманию, граф делла Гауденцио смело мог рассчитывать, что все не настолько честные и прямые мужчины будут держаться от нее подальше либо сразу, либо после того, как синьор Альберти проделает в них пару не предусмотренных природой отверстий. И его это вполне устраивало.
Спустя каких-нибудь двадцать минут синьорина Квинтина, завороженно приоткрыв рот, с горящими глазами внимала рассказу о том, как капитан заработал свой шрам, а Фабио тихо и незаметно растворился в толпе гостей, размышляя, что военные подвиги капитана, в отличие от его "трагической истории", вполне настоящие. С ним же, на деле, ничего по-настоящему значительного в жизни не случалось. Всем бедам Фабио, какими бы горькими они ни были, уж никак не подходило гордое наименование "трагедия". Что-нибудь вроде "глупое невезение" годилось куда как лучше. Будь граф делла Гауденцио менее галантен, он бы попросту рассказал чувствительной девице о себе все, как есть, сдобрив долей цинизма и оставив ее в глубоком разочаровании: решительно ничего впечатляющего и поэтичного в его судьбе не было, сплошная грязная и неприятная проза жизни.
Впрочем, Дамиане его проза не показалась такой уж будничной. Теперь ей хотелось больше знать о синьоре Фабио, так что она, по оговоркам и мимолетным разговорам, задав несколько вопросов Марции, смогла примерно представить историю его жизни, и отчего-то та показалась ей вполне трагической, хоть и не настолько романтичной, как того хотелось бы синьоринам с великосветским воспитанием.
Пять лет тому назад Фабио стоял перед зеркалом, медленно поворачиваясь из стороны в сторону, наклоняя голову, поправляя непослушные волосы, которые всегда норовили лечь как попало, всклокоченной кудрявой копной. Из зеркала на него таращился мальчишка-студент, недоучившийся полгода в Марейском университете, растерянный и несуразный.
— Синьор сиятельный граф Фабио делла Гауденцио, — с расстановкой проговорил он, примеряясь к собственному имени без привычной приставки "наследный", и поморщился: как свинье лошадиная сбруя, в самом деле. Фабио резко отвернулся от зеркала и скорбно уставился на сидящего в кресле Лоренцо: — Во имя небес, какой из меня сиятельный граф. У меня хорошо получается только языком чесать и перепивать всех на студенческих попойках… и там, в университете, мне было самое место.
Впрочем, Фабио прекрасно понимал, что к той прежней, легкой и беззаботной жизни, возврата уже не будет. Конечно, он мог бы нанять дельного и честного приказчика, поручить ему все дела и преспокойно вернуться в Марейское герцогство… Только того веселого студента Фабио, которым он был еще несколько дней назад, больше не существует. Скончался от бурой горячки вместе с родителями. И кто он теперь такой, Фабио не имел ни малейшего понятия. Точно не граф делла Гауденцио. Ему самому казалось, что никто — разве любой некто, каким бы он ни был, может чувствовать такую оглушительную пустоту внутри?