С Аделией и впрямь оказалось очень весело и легко — не очень надолго, но по-настоящему хорошо. "Так уж у меня выходит в жизни, — думал Фабио, — что женщинам либо нужно от меня немногое, зато искренне, либо многое, но не искренне вовсе. И если уж выбирать одно из двух, я предпочту первое". Разумеется, Фабио хотелось бы встретить ту, которая искренне захочет многого, захочет разделить с ним жизнь, но ее на горизонте не наблюдалось. А тем, кто хотел просто хорошо провести вечер, он, по меньшей мере, мог подарить каплю радости и искреннего внимания, так же, как это делала Аделия, от всего сердца и всей широты своей души. И это было не так уж мало.
Фабио то и дело вспоминал пресловутого Лауро, который по одному из своих двух дарований тоже был эмпатом, как и Фабио — и точно так же вовсе не спешил жениться. Похоже, он испытывал ровно те же проблемы, что и граф делла Гауденцио: обрести спутницу жизни, когда не питаешь ни малейших иллюзий насчет чувств и переживаний окружающих, весьма непросто. Тебе непременно нужна девушка или женщина исключительных моральных качеств и свойств натуры, и ты никак не можешь ее найти, а когда наконец находишь — оказывается, что ты не нужен ей, и ее совершенно не устраивают твои собственные качества и свойства. В самом деле, порой слишком много знать о том, что чувствуют к тебе, слишком вредно. И Чезаре даже не представлял, насколько на самом деле оказался прав в своей недавней шутке: с работой у Фабио, по его собственному мнению, все складывалось куда удачнее, чем с женщинами. Хотя мало кто мог подумать об этом, глядя на беззаботного повесу синьора делла Гауденцио.
— А вот, — Фабио ткнул пальцем в лист бумаги, казавшийся золотисто-розовым от падающих на стол лучей закатного солнца, — синьор Джакомо Бруно, которого заменили аж целым виконтом. Сумеешь ли ты догадаться, друг мой Чезаре, чьим человеком является наш синьор Бруно?
Над списком из двух дюжин фамилий — двенадцать отставников и двенадцать человек, их сменивших — они сидели с полчаса, и настроение у Фабио за это время стало весьма приподнятым, поскольку ситуация стремительно прояснялась. Он с аппетитом откусил яблоко и принялся старательно намазывать хлеб паштетом. Для ужина было рановато, но не думать же о серьезных вещах на голодный желудок? Думать ему, однако, не терпелось, потому они с Чезаре полдничали прямо в процессе обсуждения, щедро запивая еду кофе, для которого, напротив, было слишком поздно — зато он очень способствовал размышлениям.
Чезаре ехидно предположил:
— Может, человек герцога? Должен же быть хоть один герцогский.
— Угу, причем марейского, — очень серьезно ответил Фабио, но тут же, не сдержавшись, весело фыркнул. — Подозреваю, герцогские тут только мы с тобой.
— Да ты что? Неужели тоже человек синьора Марчело? Как удивительно, — засмеялся Чезаре.
Смеялся он не зря: смещенные с должностей люди синьора Марчело — отнюдь не герцога, а негоцианта, второго лица в посольстве герцогства Тревизского в Даларнской империи — попадались им удивительно часто, что навевало на определенные мысли, на кой была вообще затеяна эта мышиная возня. Богатство синьора Марчело могло не давать покоя многим, и, раз уж он так удобно находился в отдалении, можно было воспользоваться возможностью несколько потеснить его на политическом поле.
— Этот уже четвертый, и не удивлюсь, если не последний, — Фабио хмыкнул и тут же задумчиво поинтересовался: — Интересно, додумался ли уже сам синьор Марчелло до того же, что и мы с тобой?.. Ему это сделать намного проще. Насколько я знаю, из Даларна возвращаться уважаемый торговец пока не собирается, но руки у него длинные, и размаха их хватит, чтобы прямо из империи с этим разобраться, через доверенных лиц.
— Я постараюсь выяснить, что он думает и собирается ли что-то предпринимать, в конце концов пусть не такие длинные руки, но какие-то есть и у меня, — тонко усмехнулся Чезаре, — А сейчас давай взглянем, кто у нас там дальше по списку. Не стоит останавливаться на единственной догадке.
— Дальше по списку у нас маркиз делла Кьяри, — мигом посерьезнев, ответил Фабио. — И учитывая дату его отставки… я бы сказал, что причиной его отставки стала смерть наследника. По собственному опыту знаю, что, когда такое случается, вовсе не до дел, хоть государственных, хоть каких.
Впрочем, потерять сына наверняка было даже хуже, чем разом обоих родителей, тем более потерять так. Фабио невольно задумался о маркизе, моментально восстановив в памяти его образ. Горе меняет людей, его самого оно изменило очень сильно, что сталось с синьором делла Кьянти, что он ушел с должности, которую занимал двадцать лет кряду? Маркиз походил на сторожевого пса бойцовой породы: крепкий, коренастый, с отточенной сдержанностью движений, непроницаемо спокойный ровно до тех пор, пока не придет время ринуться в атаку. Один из немногих, с кем Фабио всерьез опасался вступать в споры. "Невозмутимость" — это слово всегда подходило синьору делла Кьянти больше всего. Но убийство Теодоро, старшего и любимого сына, похоже, всерьез его подкосило. "Только чудовищам все равно… — невольно вспомнил Фабио слова Лоренцо, сказанные когда-то давно. — Навестить, что ли, старика?.." Он тяжко вздохнул и снова сосредоточился на списке, в котором оставалось еще трое бывших сановников.