— Ох, святые небеса. Оградите его от беды, — с чувством воскликнула кухарка, сложив руки перед грудью и возведя глаза к потолку. — После того, что с его родителями случилось, судьба должна быть к нему милостива. А беды — обходить стороной. Он и так достаточно пережил.
— Дай-то бог, — от всей души поддержала ее Дамиана.
— Синьор Фабио. К вам синьор делла Росси, — громко возвестила Эстель с первого этажа, и Фабио, захлопнув книгу, тоскливо посмотрел на свою кровать.
Ну уж нет, лучше остаться сидеть в кресле и сразу сообщить Лоренцо, что он уже почти здоров и долго рассиживаться дома не собирается. Пускай сам его осмотрит и убедится, что пациент и впрямь чувствует себя намного лучше, а если от чего и страдает — так исключительно от скуки. Поэтому Фабио надо завтра же вернуться на службу, к делам, пока у него гнойная лихорадка от безделья не началась.
Он был настроен весьма решительно, но едва Лоренцо вошел — все эти мысли разом вылетели у Фабио из головы. Он никогда не видел друга таким: что тот смертельно расстроен и ужасно напуган, можно было понять безо всякой магии — что еще могло означать это бледное лицо, нездоровый блеск глаз и кривая линия сжатых губ?
— Высшие небеса, Лоренцо. Что случилось? — воскликнул Фабио, мигом подскочив с места. — Ты в порядке? Оливия в порядке?
Тот ответил тихо и невыразительно:
— Оливия в порядке, я — тоже, а вот Чезаре — нет. Его убили. Я только что осматривал тело, — потом растерянно оглянулся, будто оказался тут впервые, и тяжело опустился в кресло, закрыв лицо руками.
— Как Чезаре?.. — прошептал Фабио и тоже упал обратно в кресло, уставившись на друга недвижным взглядом. Он не мог вместить это в голову, поверить, что это правда, представить Чезаре мертвым. Второй граф делла Веккьони был одним из самых жизнелюбивых людей, которых Фабио знал, а теперь он лежит где-то бездыханным куском плоти. — Как это произошло?.. — нашел в себе силы спросить Фабио.
— Его убили прямо дома, в его собственной комнате. Там и нашли с утра. Не похоже чтобы тело передвигали, насколько я могу судить — там все и происходило, — сухо и бесцветно сказал Лоренцо, будто пытался сделать вид, что его это не трогает вовсе.
— Кто?.. Тот самый… его так же убили, как остальных?.. — это было очевидное предположение, но слишком жуткое, и Фабио замер, надеясь на отрицательный ответ, однако Лоренцо молча кивнул. — А Эстель меня еще просила ночью на улицу не выходить. И телохранителя нанять. Кой смысл, если тебя в собственном доме могут прирезать так же, как посреди улицы? Или не в собственном — на балу у барона делла Гросси целая толпа людей была, его личная охрана, дюжина человек. И что, сильно помогло? — Фабио всплеснул руками и нервно потер лоб. Чувство собственного бессилия раздражало невероятно, жгло в груди, жгло глаза — ему бы следовало заплакать, он только что узнал, что потерял друга. Но Фабио не мог, только бессильно злился на все вокруг.
Лоренцо покачал головой:
— Ты неправ. Поостеречься все равно не помешает. Никого с личной охраной убийца пока что не тронул — значит, это помогает. И Оливия от меня тоже требует ночью по пациентам с охраной ходить, я ее понимаю и это принимаю.
Фабио слабо улыбнулся:
— Ну наконец-то ты снова на себя похож, слава небу. Хорошо, ладно, я подумаю насчет своей безопасности. Завтра подумаю.
Он порывисто вскочил на ноги и метнулся к столу, на котором, как обычно, стояла откупоренная бутылка вина, причем практически полная — он старательно соблюдал рекомендации Лоренцо. Но сейчас Фабио было не до рекомендаций. Торопливо наполнив единственный бокал, он сунул его другу, ничего не спрашивая, а себе взял бутылку и снова сел в кресло, нервно побарабанив пальцами по подлокотнику.
— Пей и рассказывай, — потребовал Фабио и сам отхлебнул из бутылки. — Я хочу знать все подробности, какими бы они ни были. Ты врач, ты видел тело — это правда, то, что треплют насчет крови?.. Или слухи все же преувеличивают?..
Лоренцо хмуро изучил свои башмаки, залпом выпил треть бокала вина и после мрачно сообщил:
— Я был бы рад, если бы слухи врали. Но на самом деле, все даже хуже. Убийца резал по живому, из ран текла кровь, пока он вырезал на Чезаре эти скотские бессмысленные символы. У него твердая рука, он резал весьма умело, пока Чезаре все это чувствовал, пока его раны кровоточили и болели. Или, может, он потерял сознание, я не знаю, я надеюсь на это. Все, на что нам остается надеяться — что, быть может, он мучился не очень сильно. А потом ублюдок, действительно, забрал из тела всю кровь, осталась только та, что пролилась из ран. И я не знаю, Фабио, как нам с этим жить.