Фабио ждал маскарад и, если повезет, новое приятное знакомство. Праздники не длятся долго, и его прошлый подошел к концу, оставив после себя привычную похмельную тяжесть. Но и она за неделю успела пройти, и самое время было начать праздновать что-то новое. В конце концов, хоть что-нибудь, хоть где-нибудь в его жизни должно было быть хорошо и радостно. Хотя бы ненадолго.
Если бы кому-нибудь взбрело в голову, оказавшись среди ночи на окраине Вентимильи, там, где улица Кваттрогатто переходит в глухой безымянный тупик, заглянуть в окно заброшенного дома на углу, этот человек мог бы узнать множество неожиданных вещей. Однако в такой глухой час там не было ни единой души, оттого ни о вошедших в дом, ни об их дальнейшем разговоре никто не узнал.
— Вы уверены, что это он, брат Примо? — спрашивал некто с низким глухим голосом.
Лица его невозможно было разглядеть в царящем в комнате полумраке: единственную лампу предусмотрительно завесили тряпкой, чтобы, если случайные прохожие все же объявятся, они ни за что не разглядели свет в окне.
— У меня нет прямых доказательств, брат Секондо, лишь подозрения, — ответил другой, с молодым голосом, стоящий у двери, прислонившись плечом к косяку. — Но весьма основательные. Вы же понимаете: никому не хочется подозревать в подобном своего брата. Я отказывался верить до последнего.
— А вы не можете как-то на него повлиять, брат Примо? — хрипловатым старческим голосом спросил третий, сидящий на скамье и зябко кутающийся в плащ.
— Право слово, брат Додичесимо, я же не волшебный единорог, — возмутился Примо. — Не раскрыв, что я знаю правду, не могу никак.
— Н-да, и избавиться мы от него не сможем, — задумчиво проговорил брат Секондо, покачав головой, и тут же поспешил извиниться: — Простите, брат Примо, я понимаю, что он вам дорог и…
— Он истинное чудовище, — горячо возразил тот, хотя голос у него все же дрогнул. — Если он виновен во всем этом, я готов собственноручно с ним расправиться. Но вы же знаете, что не могу. И вы не можете тоже: потеряв его, потеряете и меня.
Сидящий рядом с Додичесимо нервно вскочил и воскликнул:
— Но он же нас всех под суд подведет. Мы не можем ничего не делать.
Додичесимо поднялся тоже, сказал тихо:
— Присядь, брат Квинто, хотя опасения и серьезны, но решить проблемы мы можем лишь в спокойствии.
— Что вообще ему за блажь взбрела убивать именно тех, в ком мы заинтересованы? — спросил Секондо.
— Возможно, он пытается таким образом помочь нашему общему делу, — брат Примо пожал плечами. — На свой манер. Кто разберет, что творится в его воспаленном сознании?
— Головы нам всем отрубят с такой помощью, — снова подал голос Квинто.
— Да успокойтесь вы, и впрямь, ради небес, — вмешался еще один из присутствующих.
— Брат Терцо прав, мы должны держать себя в руках, — назидательно сообщил Додичесимо. — И если не в наших силах избавиться от убийцы, значит, мы должны надежно отвести от себя всяческие подозрения.
— Убив кого-нибудь, в ком мы совершенно не заинтересованы, и выдав его за новую жертву убийцы, — предложил Терцо тоном таким спокойным, будто это было совершенно обычным делом.
— Вы на это пойдете? — поразился Квинто.
— Вы же не думали чистеньким остаться, участвуя в перевороте? Не выйдет, — ехидно ответил Терцо.
— Но так же еще подозрительней. Если мы будем прямо в этих смертях замешаны — все станет еще хуже.
Додичесимо все так же спокойно сказал:
— Есть же наемники, Квинто. Нам вовсе не нужно марать руки напрямую. Прекрати переживать и начинай думать.
— Я думаю, дедуш… брат Додичессимо, — уныло ответил Квинто и уткнулся в свои сложенные руки.
— Что скажете, брат Примо? — спросил Секондо, все это время молчавший. — За вами последнее слово.
— Скажу, что у нас нет другого выхода, — ответил Примо, трагически вздохнув. — Придется поступить именно так.
Все собравшиеся почти одновременно кивнули в ответ на его слова, даже брат Квинто, а потом Секондо деловито сообщил: