Среди всего этого разгула произошло нечто прекрасное, волнующее и, возможно, пугающее. Сначала это был только голос, серебряный и парящий, словно жаворонок, голос пятнадцатилетнего мальчика, поющего в хоре часовни в Тринити. Потом лицо, увиденное при свете свечей, — точеное, прекрасное. Джон Эдлстон, на два года моложе Байрона, сирота из простолюдинов, стал тем, к кому Байрон испытывал самую сильную и чистую страсть — их соединила мистическая нить. Эдлстон был зачислен в Кембридж со стипендией в полтора шиллинга в семестр. В таком необычном окружении они стали неразлучны, как лебеди Юноны. Влюбленные взгляды, свидания, им никогда не бывало скучно вдвоем. Они гуляли при луне, купались в реке неподалеку от Грэнчестера, в укромном тенистом местечке, которое потом стали называть «прудом Байрона». Он осыпал своего юного друга подарками. При расставании на рождественские каникулы Эдлстон подарил Байрону сердоликовый перстень в форме сердечка на тонком золотом ободке. Байрон носил его на мизинце и прославил в стихотворении «Pignus Amoris» («Цвет Любви»), в котором недорогой камень говорит о любви дарящего, камень, как ему казалось, плачущий от искреннего чувства. Ни время, ни разлука не смогут изменить его, однако время, разлука, осмотрительность и инстинкт самосохранения привели это чувство к безжалостному финалу.
Направляясь в Лондон, он снял комнаты на Пикадилли, у некоей миссис Мэссингберд: одну для себя, другую — для своего слуги Флетчера. Теперь, в столице, он срочно нуждался в деньгах, так как его ежемесячное пособие ожидалось не ранее Нового года. Вот тогда-то, или несколько позднее, он и попал в когти ростовщиков, этого «племени Левия»[12]. «Иудейский царь» был главным ростовщиком того времени, его имя Байрон нашел в газетных объявлениях. Так как Байрон был несовершеннолетним, он написал своей единокровной сестре Августе с просьбой быть его поручителем и хвастливо добавил, что его собственность стоит в сто раз больше суммы, которая ему нужна, имея в виду богатство, которое он вскоре должен был получить. Это море оптимизма поддерживалось в Байроне мистером Хэнсоном, который мог бы послужить прототипом для увертливых и криводушных стряпчих из диккенсовского «Холодного дома». Без каких-либо резонных оснований он уверил Байрона, что судебный процесс по возвращению рочдейлской собственности и прибыльных угольных копий удачно продвигается. Это оказалось вымыслом — процесс будет тянуться еще годами.
Байрон писал Августе, чтобы его просьба оставалась в секрете от этого «напыщенного» лорда Карлайла и «брехливого щенка Хэнсона». Августа, с опаской относившаяся к ростовщикам, предложила несколько сотен фунтов из собственного содержания, которые Байрон отверг из соображений чести. Он сказал, что не принял бы от нее денег, даже если б ему пришлось голодать. Не зная, на что решиться, она рассказала обо всем лорду Карлайлу и Хэнсону, и Байрон порвал с ней отношения и отказался отвечать на ее умоляющие покаянные письма.
В конце концов поручителем выступила миссис Мэссингберд, она и подвигла Байрона на длительные и опасные отношения с этими «отвратительными кровопийцами». Счастливый от своего новообретенного, хотя и заемного, богатства, он написал матери, что расплатился со своими счетами из колледжа, а также и со старыми долгами, оставшимися со времен Харроу. Однако он сообщил ей, что не вернется в Кембридж в следующем семестре. Оставаться в английском университете и заниматься образованием для человека его ранга — немыслимо, сама мысль об этом смехотворна. Он намеревается уехать за границу. Франция исключается, ввиду союза Англии с Бурбонами против Наполеона, но есть еще Германия, есть дворы Берлина, Вены, Санкт-Петербурга, они еще доступны, и он мог бы, если это необходимо, отправиться в сопровождении тьютора[13] по ее выбору.
Во время своего «первого сезона» в Лондоне он вел рассеянный образ жизни, брал уроки фехтования у Генри Анджело и уроки бокса у Джона «Джентльмена» Джексона — знаменитого чемпиона. Он был намерен, подобно его кумиру горбуну Александру Поупу, показать, что хромота не уменьшит его удаль и не повредит ей, утверждая, что изначальное отвращение приводит лишь к большей ярости. Джексон, немного задира, очень нравился Байрону, который отметил его «мощные икры и красивой формы, хотя и не очень изящные лодыжки».
13
Тьюторами называли наставников в колледжах Оксфорда и Кембриджа; обычно при поездках молодых дворян в заграничное путешествие их сопровождал тьютор.