Вот почему он с легким сердцем заперся в комнате вместе с Пелиссоном де Пелиссаром и двумя бутылками вина.
Бутылки были нужны для того, чтобы Пелиссон де Пелиссар извлек из закоулков своей перегруженной мелочами памяти сентенцию, где блеск жизни сравнивался с блеском преисподней.
XI. ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ РАЗГОВОР
Пелиссон де Пелиссар опрокинул стакан вина, повращал своими большими меланхолическими глазами, прищелкнул языком. Этот звук, по-видимому, взбодрил его, и он перешел к действию.
— А теперь поговорим.
— Поговорим.
Пелиссон нахмурил брови, сложил трубочкой свои влажные алые подвижные, похожие формой на морскую раковину губы и прошептал:
— Кто я такой?
— Человек, которому предстоит кое-что вспомнить. Это замечание сбило, казалось, Пелиссона с толку. Он опрокинул еще стакан. Взгляд приобрел значительность.
— Прежде всего я очень богат.
— Вот как!
— Трюфельные поля в Гаскони, соляные разработки в Шаранте, свинцовые копи в Оверни, золотоносные ручьи в Лангедоке.
— С меня б хватило и Лангедока.
— Но это еще не все.
— Тогда вперед.
— Женщины от меня без ума.
После этой тирады Пелиссон стал бледен, как смерть.
— И наконец, я — изобретатель.
— Изобретатель?
— Я создал летательный аппарат. Пока что он еще не летает, но полетит.
— Вы совсем как Леонардо да Винчи.
— Вот именно. Благодаря всем этим свойствам, а также еще четвертому, которое я вам сейчас назову, я являюсь близким другом его высокопреосвященства.
— Каково же четвертое свойство?
— Я великий христианин.
— Что вы подразумеваете под этим?
— Среди моих предков двое святых, из них одна пастушка.
— Прелестно!
— Шесть епископов.
— Более чем достаточно.
— Я б стал кардиналом, пожелай я этого.
— Пожелайте, дорогой господин Пелиссон, пожелайте, и тогда вы дадите мне какое-нибудь славненькое аббатство в Гаскони. Я облекусь в плащ и научу монашков обходиться со шпагой.
— Не могу, увы.
— Почему же?
— По второй причине, о которой я вам уже сообщил.
— Женщины?
— Да.
Пеяиссон де Пелиссар был в это мгновение так мрачен, что д'Артаньяну стоило большого труда сохранить серьезность.
— Это не мешает мне, впрочем, быть в отличных отношениях со святым престолом. Его святейшество подарил мне на именины в праздник святого Гонзаго пару своих туфель.
«Не намек ли это на то, что Ришелье пожелал меня подковать? Не сделали ли меня без моего ведома обувщиком? Нет, не думаю, из-за этого в меня не стали б палить из мушкета» — промелькнуло в голове у д'Артаньяна.
— Но если существует вопрос о туфлях, то существует и вопрос об их размере.
«Вот это другое дело, — подумал мушкетер. — Мы уже ближе к цели».
— И что же происходит?
Глаза Пелиссона заволокло дымкой, и в них замерцали адские огоньки.
— Вот мы сидим за ужином…
«Тысяча дьяволов, — пронеслось в голове у д'Артаньяна, — от обуви он перешел к гастрономии».
— Каковы сейчас обстоятельства, чтоб утолить аппетит в Европе? Главный едок называется Габсбург, у него двойная голова и двойной желудок. В этот желудок провалились уже Испания, Неаполь, Сицилия, Милан, Австрия, Богемия, Венгрия, Фландрия.
— Это мне известно. Два года назад я отобрал у него Аррас.
Не обратив внимания на эту чисто гасконскую похвальбу, Пелиссон де Пелиссар продолжал:
— Еще один сотрапезник называется Бурбон. У бедняги всего лишь Франция.
— Тоже лакомый кусочек.
— Да, ибо, обладая Францией, он обладает Гасконью, гром и молния! Той самой Гасконью, откуда мы оба родом. А еще плоскогорье Оверни, где родятся солдаты с головой столь крепкой, что их не берет обычная пуля. Чтоб размозжить им череп, приходится обращаться за особой рудой в Швецию.
Господин Пелиссон осушил третий стакан.
— Явная или тайная, но война ведется с, 1618 года. Таким образом, двадцать четыре годика мы уже лакомимся за столом, трапеза для целого столетия, а то и для двух.
— Как вам будет угодно! У меня нет свинцовых копий и трюфельных полей. Чтобы жить, мне нужна война.
— Остаются еще турки.
— Недавно я пустил одного ко дну.
— Протестанты.
— Олухи царя небесного.
— Ба! Все устроится. Вы знакомы с Урбаном VIII?
— Нет.
— Вам следует его посетить.
— Мне?
— Да, вам.
— И что он мне скажет?
— Он вручит вам договор о всеобщем мире, имеющий силу на три столетия вперед и подписанный самыми влиятельными монархами Европы.
— Выходит, войны не предвидится до середины XX века?
— Окончательно и бесповоротно.
— Но через триста лет можно будет начать снова?
— Весьма вероятно.
— В ту пору я буду слишком стар для этого, — со вздохом заметил д'Артаньян.
— Я же сказал: вам предстоит важное дело.
— Что же мне делать с этим договором?
— Передадите его кардиналу Ришелье вместе с личным посланием папы.
— И это все?
— Да, все.
Д'Артаньян призадумался. Желая освежить его мысли, Пелиссон де Пелиссар протянул мушкетеру стакан с вином и наклонился с его уху:
— Скажите, не обмануло ли меня зрение, когда я сюда входил?
— Что вы имеете в виду?
— Некий дворянин в постели, а также две особы прекрасного пола…
— Весьма возможно.
— Кто эти дамы?
— Вы непременно желаете знать это?
— Да.
— А вот не скажу.
— Отчего же?
— Оттого, что вы необычайно богаты, и это всегда нравится девушкам.
— О!
— Есть и другая причина: вы слишком хороший христианин и вам надо дать возможность побороться с дурными наклонностями.
— Так, так!..
— И, наконец, третья причина, — продолжал невозмутимый д'Артаньян, — вы несомненно понравитесь девушкам, как вы мне об этом уже сообщили.
— У девушек бывают слабости. Но я силен.
— И, наконец, еще одна, самая веская: ваш знаменитый летательный аппарат, если его капельку щекотнуть, сможет вдруг взлететь и тогда вы без дальних разговоров похитите обеих красавиц.
С этими словами д'Артаньян поклонился Пелиссону де Пелиссару и вышел из комнаты.
XII. РАБЮТИНАДА
То, о чем бедняга Иелиссон не был осведомлен вовсе, наши читатели знают лишь отчасти.
В течение пяти столетий Рабютены были самыми большими насмешниками во всей Бургундии.
Роже, которому в ту пору стукнуло двадцать четыре, принадлежал к младшей ветви этой знаменитой семьи.
Хотя он пристрастился к воинскому ремеслу, причуды и проказы интересовали его куда больше.
Но отец нашел средство против повесы-сына, велев ему жениться на Габриеле де Тулонжон, дочери губернатора Пиньероля.
Роже решил, что близость этой девушки к крепости вряд ли сослужит ему хорошую службу. Кстати, именно в Пиньероле был заточен Железная Маска несколько лет спустя. В силу своеобразного предчувствия Роже старался сохранить свое лицо, и он изыскал средство против женитьбы, пустившись в путешествие.
Его кузине Мари было шестнадцать. Она принадлежала к старшей ветви семьи Рабютенов.
Ее отцом был знаменитый барон де Шанталь, который покинул однажды в момент торжественной пасхальной мессы собор, чтобы участвовать в поножовщине близ ворот Сен-Антуан.
В связи с этим повесили его чучело, а сам он погиб впоследствии под ударами двадцати семи пик на острове Рэ. Поскольку двадцати семи ран для такого человека оказалось маловато, английская эскадра прихлопнула его еще ядром, что, разумеется, тоже было не лишено некоторого основания.