— Господин д'Артаньян, ситуация такова, что мне не нащупать нерв нашего разговора…
— А вы попробуйте, сударыня, попробуйте, если, конечно, не желаете присесть.
— Вы не должны быть причиной того, что мадмуазель Шанталь погибнет с тоски.
— Отчего у вас такие опасения?
— Неужели вы не видите, как она любит кузена? Надо быть слепым…
Д'Артаньян был сильным человеком, но он побледнел.
— Что до самого Роже, то он уже страдал от неразделенной любви в прошлом. Теперь он открыл свое истерзанное любовью и полное меланхолии сердце двум италийским морям, после чего бросился в эту новую любовь, уверив себя в том, что это все же хоть отчасти Она.
— Отлично, мадмуазель. Обещаю вам, что господин де Бюсси Рабютен выйдет победителем из поединка.
— Но если он убьет вас?
— Со мной это уже случалось,
— Вы феникс среди рыцарей, я буду ухаживать за вами, я исцелю вас, я…
— Но кто ж та особа, которая так ввергла в отчаянье господина де Бюсси-Рабютена?
— Вероятно, все-таки это я сама.
И тут она исчезла — вишневая, чуть серая… Какое-то мгновение д'Артаньян рассматривал себя в зеркале.
— Какая жалость, — сказал он сам себе, — мне нравится, как эта голова сидит на плечах.
Внезапно раздались спорящие голоса.
Это Планше не разрешал Ла Фону войти в комнату.
— Я тебе говорю, он с женщиной.
— С женщиной? Как ты узнал об этом?
— По платью, болван.
— Мне случалось видеть отменнейшие платья, но внутри был мужчина.
— Мой друг, мужчины не носят платьев.
— Мужчины — нет. А папа носит.
— Да от такого сравнения разит сатаной.
— Не отзывайся дурно о моем друге, с которым ты не знаком.
— Я знаком с двадцатью шестью способами обращения с палкой.
— А я знаю двадцать семь способов обращения с Господом Богом.
Тут открыл рот д'Артаньян:
— Что там такое?
— Этот малый, сударь, желает пролезть в комнату.
— Этот олух не дает вам возможности встретиться с его святейшеством папой.
— Разве мне предстоит встреча с его святейшеством?
— Вот именно.
— Когда?
— Через час.
— Где?
— Вам надлежит следовать за мной.
— А твой хозяин?
— Уехал вперед.
— А дуэль?
— Переносится на ночь.
— Планше, шпагу, плащ. Мы едем. Планше скорчил физиономию.
— Сударь…
— Что такое?
— Шпагу на встречу с папой?
— Он не обратит на это внимания, он правит молниями, не шпагами.
И Планше подал плащ и шпагу.
XIV. ПАПА И МУШКЕТЕР
Д'Артаньян вскочил в карету, занавески тотчас задернулись.
Пелиссон де Пелиссар, сидя рядом, разглаживал усы.
Планше и Ла Фон устроились на козлах. Между ними торчал вооруженный кнутом кучер, готовый в случае необходимости вмешаться в их ссору.
Они проехали с полчаса, и д'Артаньян нарушил, наконец, молчание.
— Мой друг, в вашем роду было столько святых. Сообщите мне по секрету о главном достижении Урбана VIII.
— Главных достижений два, притом весьма значительные.
— Два? Черт побери, какой понтификат!
— Во-первых, он упразднил иезуиток.
— Иезуиток?
— Вот именно. Мало того, что они были женщинами, они желали еще сверх прочего быть иезуитками!
— Ну а второе?
— Он окрестил Ришелье.
— Тысяча дьяволов! Так ему, наверно, лет сто, вашему папе.
—- Отнюдь. Он свеж, как огурчик. Он посвятил Ришелье в кардиналы.
— Выходит, без Урбана VIII…
— У нас не было возможности звать Ришелье его высокопреосвященством…
— Что было бы в высшей степени неучтиво. В этот момент карета остановилась.
Соскочив со ступеньки, д'Артаньян очутился перед одиноко стоящим домом, одно окно в этом доме светилось. Дверь распахнулась.
Человек в черном со свечой в руке предложил д'Артаньяну следовать за ним по лестнице, стены которой были обиты темно-серым бархатом.
В конце лестницы скрытая за занавеской и обитая тем же бархатом дверь открылась прежним таинственным образом.
В сопровождении своего спутника д'Артаньян миновал несколько коридоров и оказался перед третьей дверью, и она, в свою очередь, распахнулась.
Человек в черном исчез.
Д'Артаньян переступил порог.
Закутанный в меха старец сидел в кресле, грея ладони с короткими пальцами над пылающим в камине огнем.
Он поднял одну из ладошек, словно желая благословить широкий табурет на треноге.
— Садитесь, сын мой.
Невозмутимый от природы, привыкший к общению с сильными мира сего д'Артаньян ощутил дрожь.
Человек, с которым его свела судьба, превосходил на тысячу Портосов самого могущественного в мире монарха. Его род был древнее рода Монмаранси, Габсбургов и Paraнов. Его духовное наследие не погаснет вовеки, разве что с последним на земле человеком, который, будучи последним на земле папой, покинет пылающий корабль.
— Ночи в Риме холодны, — заговорил Урбан VIII. — .Мне известно, что ваше пребывание здесь не было таким уж скверным, откинем, разумеется, то прискорбное происшествие… Напомните, пожалуйста, мне название траттории.
— Траттория «Мария-Серена», ваше святейшество.
— Да, да. Тот способ, к которому они прибегли, хорош для жарки цыплят. Может, стоило с ними как-то объясниться?
Д'Артаньян отнюдь так не думал, но губы у него дрогнули — самые гасконские губы во всей Франции, и это движение не укрылось от папы.
— Позвольте считать, ваше святейшество, что у них есть привычка к особому блюду: мушкетер с перчиком.
— Глупейшая путаница. Мы поступаем так с испанскими шпионами.
Д'Артаньян выгнул стан на табурете.
— Значит, я похож на шпиона?
— Вы похожи на испанца. На слегка испорченного испанца. Впрочем, в Риме вам нечего опасаться. Ведь при вас ваша шпага. Ну и потом здесь я. Или, по крайней мере, то, что ходит в моих туфлях и считается мною.
Д'Артаньян ерзал как школьник на краю табурета. Опустившись на колени, он склонился перед папой.
— Я пожму руку вам на дорогу, ничего более сделать для вас я пока не могу. Париж отсюда в ста пятидесяти лье.
— Значит, это заботы моей лошади.
— Тогда она получит мое благословение так же, как вы. Видите эту папку?
И Урбан VIII указал на увесистую кожаную папку зеленого цвета с золотыми украшениями.
— Здесь три великих монарха. Но крайней мере, их души. На худой конец — их подписи. Император Священной Римской империи Фердинанд III, Король Испании Филипп IV, Король Англии Карл I. Не хватает лишь печати вашего монарха Людовика XIII…
Урбан VIII принялся рассматривать свои ногти и затем бросил как бы невзначай:
— Тогда всеобщий мир будет провозглашен.
Он кашлянул два-три раза, бросил быстрый взгляд на мушкетера:
— В каких отношениях вы с кардиналом Ришелье?
— Мы помирились друг с другом, ваше святейшество.
— Знакомы ли вы с кардиналом Мазарини?
— Нет, ваше святейшество. Я только видел его и мне известна та репутация, какой он пользуется.
— О! Вид не соответствует репутации. Это письмоводитель, которым мы обеспечили Ришелье. Кстати, как он себя чувствует?
— Как всякий человек, который днем пьет бульон, а ночью потребляет пузырек с чернилами.
Папа вновь улыбнулся той тонкой улыбкой, которая покорила д'Артаньяна.
— Договор вы должны вручить кардиналу Ришелье. И никому другому.
— Ваше святейшество желает сказать, что королю…
— Король не более чем дитя. Вы знаете господина Гротиуса?
Д'Артаньян не знал господина с такой латинской фамилией.
— Ученый, к тому же прекрасный исследователь. Даже ботаник, если говорить о королевском семени. Прочтите ответ, посланный им в Швецию. Но Швеция не способна после попойки держать язык за зубами. Вот копия.