- Неужели, сударыня, вы в Неаполе только проездом? - спросил я.Неужели не удастся удержать вас здесь?
- Я связана давнишним обещанием: в прошлый карнавал в Венеции ко мне были весьма добры, взяли с меня слово, что я вернусь, и я получила аванс. Если бы не это, я не в силах была бы отказаться от лестных предложений здешнего двора и от надежды заслужить одобрение неаполитанской знати, которая превосходит своим тонким вкусом всех прочих дворян Италии.
В ответ на эту похвалу оба неаполитанца отвесили низкий поклон. Они были настолько потрясены реальностью происходившего, что чуть что не протирали себе глаза. Я попросил артистку показать нам образчик своего таланта. Нет, она устала и простужена, она с полным основанием боится разочаровать нас. Наконец, она согласилась исполнить облигатный речитатив и патетическую арию, заканчивавшую собой третий акт оперы, в которой она должна была выступать.
Взяв арфу, она провела по струнам бело-розовой маленькой рукой, удлинённой и вместе с тем пухлой; её слегка закруглённые пальчики заканчивались ноготками необыкновенно изящной формы. Мы все были поражены; нам казалось, что мы присутствуем на восхитительнейшем концерте.
Она запела. Нельзя представить себе лучшего голоса, большего чувства и выразительности в сочетании с необыкновенной легкостью исполнения. Я был взволнован до глубины души и чуть не забыл, что сам был создателем этого захватившего меня очарования.
Самые нежные слова речитатива и арии певица произнесла, обратившись в мою сторону. Пламя её взглядов проникало сквозь вуаль, пронизывая и наполняя меня непостижимо сладостным чувством. Глаза эти показались мне знакомыми. Вглядевшись в черты её лица, насколько позволяла вуаль, я узнал в мнимой Фьорентине плутишку Бьондетто. Но изящество и привлекательность его сложения гораздо заметнее выступали в женской одежде, чем в костюме пажа.
Когда певица кончила, мы осыпали её заслуженными похвалами. Я просил её исполнить какую-нибудь бравурную арию, чтобы мы могли оценить всё разнообразие её таланта. Но она возразила:
- Нет, в моём нынешнем состоянии духа я плохо справилась бы с этой задачей. К тому же вы, вероятно, заметили, каких усилий мне стоило повиноваться вам. Я устала с дороги и не в голосе. Вы знаете, что сегодня в ночь я еду дальше. Меня привезла сюда наёмная карета, кучер дожидается меня. Прошу вас принять мои извинения и позволить мне удалиться.- С этими словами она встала и хотела унести с собой арфу. Я взял инструмент у неё из рук и, проводив её до дверей, вернулся к своим гостям.
Я рассчитывал развеселить их, но вместо этого прочёл в их глазах лишь растерянность и замешательство. Я попытался прибегнуть к кипрскому вину оно показалось мне восхитительным, придало сил и вернуло присутствие духа. Я удвоил порцию и, так как было уже поздно, велел пажу, вновь занявшему место за моим стулом, позвать карету. Бьондетто тотчас же отправился выполнять приказание.
- У вас здесь карета? - спросил Соберано.
- Да,- отвечал я,- я велел кучеру следовать за нами. Я полагал, что если прогулка наша затянется, вы будете не прочь вернуться домой удобным способом. Выпьем ещё бокал, нам не грозит опасность оступиться по дороге домой.
Не успел я договорить фразу, как вошёл паж в сопровождении двух рослых, богатырского сложения лакеев, одетых в богатые ливреи моих цветов.
- Синьор,- обратился ко мне Бьондетто,- ваша карета не может подъехать ближе, но она стоит сразу же за развалинами, окружающими это место.
Мы встали и направились к выходу, Бьондетто и лакеи впереди, мы следом за ними. Так как мы не могли идти в ряд между обломками колонн и пьедесталов, я оказался вдвоём с Соберано.
- Вы славно угостили нас, дружище,- сказал он, пожимая мне руку,смотрите, как бы это не обошлось вам дорого.
- Я счастлив, если сумел доставить вам удовольствие, друг мой,ответил я.- Мне оно досталось той же ценой, что и вам.
Мы подошли к карете; там мы застали двух других лакеев, кучера и форейтора. Это был превосходный экипаж, специально приспособленный для загородных прогулок. Я пригласил моих спутников сесть, и мы плавно покатили по дороге в Неаполь.
Некоторое время мы хранили молчание. Наконец, один из друзей Соберано прервал его.
- Я не допытываюсь узнать вашу тайну, Альвар, но, по-видимому, вы заключили какую-то удивительную сделку. Я никогда не видел, чтобы кому-нибудь так прислуживали, как вам; я сам состою на службе вот уже сорок лет, а не видел и сотой доли того внимания и предупредительности, какие были оказаны вам сегодня вечером. Я не говорю уже о восхитительном виденье, между тем как нам обычно гораздо чаще приходится созерцать неприятную внешность, нежели любоваться хорошеньким личиком. Впрочем, это ваше дело; вы молоды, и этом возрасте жажда наслаждений слишком велика, чтобы оставить время на размышления.
Бернадильо - так звали этого человека - говорил не торопясь, и у меня было время обдумать свой ответ.
- Не знаю,- начал я,- чему я обязан столь исключительными милостями. Предчувствие говорит мне, что они будут непродолжительны, и утешением служит лишь то, что я смог разделить их с добрыми друзьями.
Видя, что я не склонен к откровенности, мои спутники промолчали, и разговор на этом оборвался.
Однако молчание навело меня на размышления; я стал припоминать всё, что видел и делал; сопоставив слова Соберано и Бернадильо, я пришёл к заключению, что благополучно выпутался из самой неприятной истории, в какую могут вовлечь человека моего склада пустое любопытство и безрассудство. Между тем я получил хорошее воспитание: до тринадцати лет им руководил мой отец, дон Бернардо Маравильяс, рыцарь без страха и упрёка, и моя мать, донья Менсия, самая благочестивая и уважаемая женщина во всей Эстрамадуре.
- О, матушка! - мысленно воскликнул я.- Что подумали бы вы о своём сыне, если бы увидели его в ту минуту, если бы увидели его сейчас? Но даю вам слово, с этим будет покончено!
Тем временем карета наша въехала в город. Я довёз приятелей Соберано до дому, а мы с ним вдвоём вернулись в казармы. Пышность моего экипажа несколько удивила часовых, мимо которых мы проехали, но ещё более поразила окружающих красота Бьондетто, сидевшего на козлах.
Паж отпустил карету и лакеев и, взяв у одного из них факел, проследовал через казармы в мои комнаты. Мой слуга, изумлённый ещё более остальных, хотел было заговорить со мной, спросить о причинах столь неожиданного великолепия. Но я не дал ему раскрыть рот.
- Вы свободны, Карло,- сказал я, входя в свои комнаты,- сейчас вы мне не нужны. Идите отдыхать, поговорим завтра.
Мы остались одни в комнате, и Бьондетто запер за нами дверь; на людях, в компании друзей и в шумных казармах, через которые я проходил, моё положение было, пожалуй, менее затруднительным.
Желая положить конец этому приключению, я попытался собраться с мыслями. Я взглянул на моего пажа; глаза его были опущены, густая краска заливала лицо. Вид у него был смущённый и взволнованный. Наконец, я пересилил себя и заговорил:
- Бьондетто, ты хорошо служил мне; более того, во всём, что ты делал для меня, чувствовалось внимание и предупредительность. Но поскольку ты вознаградил себя заранее, я полагаю, что мы в расчёте...
- Дон Альвар слишком благороден, чтобы думать, что он отделается такой ценой...
- Если ты сделал для меня больше, чем был обязан, и я должен тебе ещё что-нибудь, представь свой счёт. Но не ручаюсь, что смогу сразу тебе заплатить. Жалованье за текущий квартал уже съедено, я задолжал в карты, в трактире, портному...
- Ваши шутки неуместны...
- В таком случае, если говорить всерьёз, то я попрошу тебя удалиться! Уже поздно, и я хочу лечь...
- И вы отправите меня столь неучтиво в такой поздний час? Вот уж никак не ожидала такого обращения от испанского дворянина. Ваши друзья знают, что я пришла сюда, ваши солдаты, ваши слуги видели меня и угадали мой пол. Будь я презренной куртизанкой, вы и тогда постарались бы соблюсти приличия, которых требует мой пол. Но ваше обращение со мной оскорбительно, постыдно; всякая женщина почувствовала бы себя униженной...