Но он все еще не понимал, что скажет ей, когда они останутся одни. Преподавательница пансиона? Единственное, что он понял из всего этого, — что она преподавала у миссис Холл в ожидании, пока ее жених вернется с войны и женится на ней, но что она в конце концов отказалась и от того, и от другого, решив посвятить себя ремеслу, которое принесет ей больше денег и поможет спасти и себя, и отца. А сейчас ему даже не хотелось думать, какие отношения связывают ее с Джасиндой.
Внезапно впереди послышался шум драки и громкие крики. Завернув за угол в очередном полутемном коридоре, они увидели страшную сцену. Покрытый шрамами надзиратель, которого Хоук видел внизу, огромный, как медведь, с висящим на поясе кольцом с ключами, швырнул к стене дерзкого молодого заключенного и начал избивать его тяжелой дубинкой.
Хоук остановил Белинду. Конечно, надзиратель просто выполняет свою работу, но Белинде видеть это ни к чему.
— Стойте, дорогая. — Он быстро огляделся. — Здесь есть другой выход? — обратился он к сторожу, но тот уже бросился на помощь своему начальнику. И тут Хоук увидел лицо Белинды. Она была до жути спокойна, лицо ее побледнело и походило на гипсовую маску. Она смотрела на тюремщика, крепко сжав губы. В темном коридоре она, бледная и безмолвная, казалась призраком — или ангелом, спустившимся на землю, который опечален происходящим, но отчужден от него. Белокурые пряди ее волос слегка развевались на сквозняке.
Хоук решил немедленно увести ее отсюда. Придется отыскать другой выход. Он крепко схватил ее за руку.
— Пойдемте, дорогая, — прошептал он, но она не шелохнулась.
— Я не стану бегать от него, — проговорила она помертвевшими губами, и ее слова падали на крики заключенного тихо, как лепестки розы.
Припав к его руке как дитя, она пошла вперед, не обращая внимания на протесты Хоука.
На войне, которую она вела, не было ни пушечных выстрелов, ни пуль. Войска, которые схватились в этот момент, находились внутри ее, сражаясь так, словно хотели разорвать надвое ее душу, но бежать она не желала. Она решила во что бы то ни стало выстоять, не полагаясь на защиту своего могущественного покровителя, и пройти мимо, посмотреть в глаза этому чудовищу — пусть он знает, что она его больше не боится. Он скорее всего ничего не поймет, но для нее достаточно и того, что она победила свой страх, а это самое главное.
«Я не побегу. Я не побегу. Я не побегу», — снова и снова повторяла она, хотя побрякивание его ключей царапало ее по сердцу, как будто по нему водили осколком стекла.
Именно этот звук повторялся в ее кошмарах.
Ей было страшно, очень страшно; она дрожала, леденея от ужаса до самых кончиков пальцев. Но она поднялась после того, как он надругался над ней, и теперь у нее есть союзник, за руку которого она крепко держится.
— Белинда…
— Все в порядке, — услышала она сама себя как бы издалека, сквозь шум крови в ушах. Боже, благослови Роберта, он ничего не понимает, но идет с ней.
Или несчастный арестант перестал ругаться, или надзиратель услышал их приближение — так или иначе, но он выпрямился, сделал шаг в сторону, двигаясь неуклюже из-за своей толщины и все еще держа в руке дубинку, огромный, жестокий, забрызганный чужой кровью. И тут он обернулся и посмотрел прямо на нее. Горло у Бел сжало от страха. Он неотвратимо надвигался на нее, как и в ту ночь в переулке. Время текло тонкой струйкой. Ей хотелось броситься наутек, но она перестала бы себя уважать, если бы поддалась страху, и шла вперед, преодолевая дурноту, дрожь, леденящий холод. Она дрожала от ненависти и так крепко сжала зубы, что казалось, ей уже никогда не удастся разжать челюсти.
Рот надзирателя раздвинулся в настороженной ухмылке; она поняла — он ждет, что она либо уклонится от встречи с ним, либо расскажет о его поступке. Она не сделала ни того ни другого. Все внутри у нее стянуло тугим узлом, но лицо оставалось бесстрастным. Она заставила себя отыскать среди боли, с которой давно научилась жить, нечто твердое — стальные нервы. Роберт говорил, что она умеет держать себя в руках. Она это запомнила. И шла вперед.
Это удивило надзирателя, она была уверена. Его злобный взгляд переместился на Роберта.
Вдруг Бел подумала, не навлекла ли она опасность на своего покровителя. Но, взглянув на него, увидела, что Роберт смотрит на этого человека с высокомерным отвращением. Она слегка улыбнулась, испытывая холодное удовлетворение, в то время как до надзирателя наконец дошло, что теперь у нее есть могущественный друг. Покровитель. Он происходит из рода воинов, и его зовут Найт — то есть Рыцарь. Кто может одолеть его?
Надзиратель снова с сомнением взглянул на нее, догадавшись, должно быть, что они оказались в патовой ситуации — она будет молчать о его преступлении в обмен на хорошее обращение с отцом. Он не понимал, что на самом деле ему бояться нечего. Мысль о том, что Роберт и его друзья узнают, что она потеряла свою невинность с этим чудовищем, наполняла ее леденящим стыдом. Хорошая одежда и надменный вид одурачили их и сделали ее лакомым кусочком в их глазах. Она, красавица куртизанка, была грязнее последней шлюхи. Ведь даже Роберт не хотел видеть в ней порядочную женщину!
Не обменявшись ни словом, ее покровитель, она и лакей прошли мимо рухнувшего на пол арестанта, надзирателя и сторожа.
Она выиграла это сражение, но надзиратель напоследок ужалил ее, гнусно заржав, и этот смех преследовал ее, пока они шли по коридору к выходу. Он зазвенел ключами с веселой беззаботностью, и этот звон чуть не сокрушил ее.