И вновь как страшное напоминание о мудрости и глупости отцовской перед визирем встала двойная статуя целующихся юноши и девушки. Он никогда не видел ее, однако очевидцы столь ярко и страшно описывали это недостойное всякого правоверного зрелище, что представить ужасное изваяние не составляло ни малейшего труда.
— Аллах великий, да пусть он будет хоть метельщиком, хоть водоносом, хоть колдуном!
— О чем ты, достойный визирь? — Голос повелителя, великого халифа Заура, раздался словно ниоткуда.
— О, мой господин, — визирю удалось быстро привести в порядок мысли. — Размышлял я о будущем своего сына…
— Увы, мой друг, размышления отцов далеко не всегда интересны детям. Даже если это размышления о таком предмете, как их, самих детей, будущее. Дети столь редко слушают родителей…
— Однако, мой государь, дело даже не в том, что мой сын не слушает моего совета, а в том, что я и сам не ведаю, какой же совет дать сыну. Ибо знания юноши обширны, и он не выделяет особо ни одну сферу знаний.
— Счастлив ты, мой визирь, имея такого сына!
— Да, мой повелитель, это так. Но вот какое будущее ему избрать — не ведаю.
— Думаю, друг мой, самым разумным будет просто пустить юношу, как лодочку по ручейку… Пусть его несут волны судьбы — они уж точно прибьют его к тому берегу, для которого юноша предназначен самим Аллахом великим.
— Но в чем же будет тогда моя, отцовская, роль в выборе его судьбы?
— В том, воистину неопытный отец, что ты дал ему самому право выбора, вооружив на любой случай всем, что только можно.
Визирь подумал, что это совсем немало — знать и уметь… А еще визирь подумал, что иногда и сам повелитель может дать советнику и мудрецу совет более чем мудрый.
— Я видел, как ярко горели глаза твоего Мераба, когда он беседовал с посольством. Позволим же ему бывать на всех собраниях дивана, присутствовать на встречах со всеми послами.
— О Аллах всесильный и всемилостивый! Но…
— И возьмем с него клятву в том, что ни одного слова он не промолвит вне стен дворца. Это будет и испытанием и, думается мне, неплохим уроком для юного разума. Быть может, так твоему сыну станет проще выбрать.
— Повинуюсь с благодарностью и почтением. Халиф улыбнулся, подумав, что легко быть мудрым, когда речь не идет о собственных детях.
Визирь же, педантично исполняя повеление халифа, следил за тем, чтобы сын его не пропускал ни одного дня в диване, ни одного посольства. И Мераб с удовольствием переводил, вполголоса задавал вопросы второму советнику первого мудреца самого халифа и с не меньшим удовольствием слушал ответы.
И каждый вечер визирь с тревогой всматривался в лицо сына, ожидая, что тот вот-вот взбунтуется. Однако дни проходили за днями, складываясь в месяц, потом в другой, а Мераб так же с радостью принимал на себя все новые и новые обязанности при советниках дивана.
О нет, юноша не лицедействовал! Ему и в самом деле было невероятно интересно, что же происходит в огромном мире и его прекрасной стране. Скупые слова донесений, описания послов складывались в ярчайшую картину, которая каждый день менялась, но не переставала быть завораживающей.
Кроме того, Мераб продолжал учиться. Как раньше он с усердием и пылом изучал многочисленные учебники и рукописи, так сейчас он с тем же старанием читал книги, не поучающие, но повествующие о самой жизни. О нет, Аллах всесильный, это неточно: куда мудрее было бы сказать, что он с каждой новой книгой проживал целую жизнь, странствуя, страдая, умирая и рождаясь с каждой страницей.
Он слушал беседы, которые вели герои повествований, переправлялся вместе с ними через бурлящие весенние реки; он тащился через объятые холодом и укрытые снегами бескрайние полуночные равнины или плыл под натиском ураганов, стремясь отыскать берег, сокровища и потерянную родину… Одним словом, Мераб с каждой новой книгой проживал новую жизнь.
Однако он не просто проживал — он, о Аллах всесильный! иногда и оживлял мир, раскрывающийся перед ним со страниц.
Быть может, Мераб не поверил, если бы ему об этом рассказал кто-то посторонний. Но одним тихим вечером на исходе лета юноша убедился в этом сам.
Тяжелый, как всегда, том с непременными медными застежками на переплете был раскрыт в самом начале повествования…
Любопытный и бесшабашный, как все мальчишки, юный Аладдин встретил удивительного человека на пороге собственного дома.
— Будь осторожен, почтеннейший, — вполголоса проговорил Мераб, едва только увидел, как, одетый во все черное, истощенный страшными магическими упражнениями Инсар-маг ступил на порог гостеприимного дома мастера Салаха.