— Как и убийство английского пэра, но должна заверить вас, что это меня не остановит. А теперь довольно с этим, раздевайтесь. Или, полагаю, вам достаточно просто расстегнуть штаны, так как сомневаюсь, что это займет больше секунды.
Его брови поднялись.
— Прошу прощения?
— Вы слышали, что я сказала.
— Моя дорогая леди. — Его отражение в зеркале улыбалось ей, но покровительственный, едва заметный жест вызвал желание вцепиться ногтями в его лицо. — Уверяю вас, что торопливость и удовольствие не уживаются в постели, — его глаза засветились медленной, наигранной улыбкой, — если позволите мне так выразиться.
— Я здесь не для того, чтобы получать или доставлять удовольствие, и уверяю вас, что не сплю с мертвецами. Если станете продолжать в том же духе, вы покойник. Я намерена, удостовериться, что на этот раз у меня в руках настоящее снадобье. Я испробую его действие на вас.
Его черные глаза светились гипнотическим, пленительным, очаровывающим огнем и легкой насмешливой улыбкой.
— И как же, моя дорогая, оно должно подействовать?
— Заставить вас ощутить любовное возбуждение.
Улыбка стала шире. Он вытянул руку, и шарф неспешно упал на жилет, висящий на спинке стула.
— Ах, конечно. Возбудить меня.
Тон, которым он произнес эти слова — ласкающий, почти приглашающий, полный мягкого принуждения, — заставил ее ощутить неожиданное сладкое томление. Во рту у нее пересохло. Сердце забилось. Она пришла сюда, чтобы украсть снадобье и унизить этого человека… но на самом деле главной ее мыслью было заставить его загореться желанием, а еще лучше — подчинить себе. На мгновение ее глаза задержались на открытой шее мужчины, затем на груди, оценивая его тело, как мужчины во все века оценивали женщин. Но нет. Она не подчинится зову плоти. Она не доставит удовольствия Блэкхиту. Пусть он желает ее, пусть домогается, пусть даже ненавидит — но он никогда не получит ее… не получит на его условиях.
Ясно, что у него в голове роились другие мысли. В зеркале она видела, как его руки расстегивали пуговицу за пуговицей, а глаза — черные, загадочные, с тяжелыми веками — по-прежнему наблюдали за ней. В этих глазах плескалось обещание. А теперь так же невозмутимо, словно раздеваясь перед женой, а не перед той, которая едва сдерживалась, чтобы не спустить курок, он высвободил рубашку из-под ремня и, взявшись за полы, стащил ее через голову.
Мышцы на его спине задвигались и, блеснув в слабом свете свечи смуглой волной, забугрились на мощных плечах. Господи, он великолепен.
Он стоял, глядя на нее в зеркало, рубашка висела на пальце.
— Что теперь, дорогая?
— Повернитесь ко мне и спустите штаны, — резко бросила она, желая его унизить. — Посмотрим, соответствует ли все остальное тому, что уже обнажено.
Он лишь улыбнулся.
Она подалась на кровати вперед.
— Я сказала, спустите штаны. Нравится вам или нет, Блэкхит, вы выпьете это снадобье, и ваше тело покажет, действительно ли это настоящий любовный эликсир, прежде чем его попробует кое-кто поважнее вас.
Герцог нарочито глубоко вздохнул.
— В таком случае боюсь, что не вижу смысла в этом маленьком… упражнении, — пробормотал он, стряхнув с пальца рубашку. Она с шелестом упала на стул, полежала на нем секунду, а затем соскользнула на пол, превратившись в озерцо из тончайшего белого батиста. Блэкхит не стал ее поднимать. Он даже не потрудился повернуться, словноего совсем не заботила опасность, исходящая от Эвы.
Его намеренная беспечность подстегивала злость, кипевшую в ней, — хотя одновременно переполняла желанием. Какая возмутительная наглость! Какая невероятная самоуверенность! Какие… красивые руки, твердые, сильные… Как восхитительны эти мышцы под гладкой кожей!
— Так как, видите ли, — продолжал он с безупречной логикой, — прийти домой и найти в своей постели прекрасную незнакомку — это воплощенная мечта любого мужчины. Одного вашего вида, мадам, а также мысли о том, что вы скоро станете моей, более чем достаточно, чтобы возбудить меня. Хочу вас спросить, какой толк в любовном эликсире и что докажет глоток этого снадобья, когда мужчина уже и без того желает женщину? — Под ее полным праведного гнева взглядом он просто по-детски улыбнулся. — В самом деле, если это та реакция, которую вы хотите получить, то осмелюсь сказать, что вам лучше дать попробовать это одной из статуй внизу.
Улыбка исчезла с губ Эвы. Лицо превратилось в холодную, бесстрастную маску. Она спустила ноги с кровати.
— А, — продолжал Блэкхит все тем же наигранно-веселым тоном, — так вы сами хотите его попробовать. В конце концов, вы, похоже, меньше меня настроены провести ночь в любовных играх… хотя я наверняка смог бы излечить вас от этого странного нежелания, причем без всякого снадобья.
Шутки кончены. Эва соскользнула с кровати, подошла к герцогу сзади и приставила пистолет к его затылку, ее губы оказались в двух дюймах от теплого, смертоносного металла, когда она, привстав на цыпочки, прошипела ему в ухо:
— Вы готовы приступить к делу?
— Более чем готов. Вопрос в том, готовы ли вы, мадам?
Сердито засопев, Эва ткнула стволом в его затылок. В следующий миг она лежала навзничь и пыталась перевести дыхание, придавленная солидным весом герцога. Ее руки были прижаты к матрасу, на который тот молниеносным движением швырнул ее.
Она в изумлении посмотрела на него, сердце колотилось в груди. Он провел ее.
Только представьте!
Он улыбнулся, но его глаза не смеялись. Они блестели холодно, смертельно опасно… и отражали желание, которое она тоже ощущала — но отказывалась окончательно признаться себе в этом. Его губы приблизились, и она отвернулась, чтобы не чувствовать у себя на щеке неожиданного, соблазняющего шепота.
— Знаете, что говорят о женщинах, играющих с огнем? — проговорил он.
— Я не играю.
— Как жаль. А я играю.
— Это не игра, Блэкхит, — процедила она сквозь зубы, косясь на окно. Бежать. Она затрепетала, когда губы, такие теплые, такие требовательные, слегка коснулись щеки возле мочки уха, разжигая огонь страсти, угрожая вовсе лишить ее воли.
— Да нет же, игра… и я уверяю вас, моя дорогая, что победа в ней останется за мной. А поскольку исход неизбежен, то почему бы вам не расслабиться и не насладиться ею?
— Я не могу наслаждаться вниманием негодяя, который едва не разрушил мою жизнь. Почему вы просто не признаетесь, что подменили то снадобье, Блэкхит?
— Да с удовольствием. Видите ли, мой брат Эндрю немного… вспыльчив. Я не мог доверить ему такую ценность, как любовный эликсир… даже несмотря на то что именно он изобрел его. Я хотел провести его одного… А то, что и вы оказались одураченной, и то, что ваши, несомненно, изменнические планы провалились, стало не более чем приятной неожиданностью.
— Я американка, — прошипела Эва. — Хоть вы, надутые англичане, и можете считать мои намерения изменническими, однако мои соотечественники назвали бы их патриотическими.
— Дорогая девушка, когда вы, янки, наконец поймете, что Америка не страна, а несколько колоний?
Эву затрясло от злости. Но он давил на нее своим весом, распяв ее, беспомощную, на простынях, на матрасе. Она почувствовала, как он вынул из ее руки флакон и поставил его на тумбочку у кровати — чтобы до него нельзя было дотянуться, от греха подальше. Она не могла пошевелиться. Не могла даже дотянуться коленом до его паха, чтобы навсегда лишить его возможности произвести на свет шестого герцога. Он приподнялся, чтобы победно взглянуть на нее. Он смотрел на нее, как удав на кролика.
Ее груди заполыхали ответным огнем. Она почувствовала, как под нижней сорочкой, корсетом и платьем набухли и отвердели соски. Еще она ощутила через материю платья, как его напряженная плоть прижимается к низу ее живота.
«Думай, Эва… быстро!»
Пистолет.
Она попыталась поднять руку. Он предупредил ее движение.Крепкие пальцы нежно вернули руку на место, при этом большой палец, едва касаясь, ласкал нежную кожу на запястье, поглаживая, описывая небольшие круги, до тех пор, пока она не перестала вырываться.