— Господи, — простонала Нерисса, заломив руки. — Перри… он… он…
— Мы не знаем. Его имя не упоминается в списке выживших.
Нерисса попятилась, у нее дрожали колени. Она смотрела на брата и качала головой, не в силах говорить, думать, осознать то, что он только что сказал.
— Мне жаль, моя дорогая. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы выяснить его судьбу. Если он жив, то будь уверена: я его найду и верну в Англию. Если же нет…
Нерисса ощутила, как кровь отхлынула от ее щек и мириады черных точек заплясали перед глазами. Ее милый Перри, с которым она поссорилась, разорван в куски ядром, застрелен из мушкета… утонул…
Люсьен подхватил упавшую в обморок девушку на руки. Он долго стоял, прижимая к сердцу свою маленькую сестру, смотрел на мерцающий оранжевый огонь. Он слышал, как посланец ускакал прочь от замка. Слышал, как застучал дождь, который начал снаружи покрывать каплями окно.
А в голове у него звучали слова Фокса: «Клянусь Господом, Люсьен, как-нибудь вы зайдете слишком далеко, все эти хитроумные махинации обернутся против вас…»
Он глубоко вздохнул, не в состоянии признать, что н этот раз он и впрямь зашел слишком далеко.
Одно было ясно. Нерисса никогда не должна узнать, что это он подстроил отъезд Перри. Он закрыл глаза. «Бог и дьявол, она никогда не должна узнать, что я наделал, иначе она возненавидит меня навсегда».
Нельзя было терять ни минуты. Держа сестру на руках, он вышел из комнаты и кликнул слуг.
— Фелпс, достань дорожную одежду и скажи в конюшне, чтобы приготовили мой экипаж. Я еду в Париж.
Глава 5
— Дамы и господа, тост! За храброго генерала Вашингтона!
Повсюду в сверкающем парижском банкетном зале раздались приветственные клики. Эва де ла Мурье, стоя рядом с доктором Франклином и другими известными американцами, улыбаясь, подняла свой бокал и выпила шампанское.
— Теперь у французов нет выбора, кроме как сесть и задуматься, — предсказал Франклин. — Капитуляция Бэргойна, атака Вашингтона на британскую армию у Джермантауна… Благодарение Господу, теперь мы скоро увидим, как Франция вступит в эту войну, друзья мои! Он повернулся к Эве.
— А вот и генерал Лависсон. Нашепчи ему, пожалуйста, о нашей победе… он близок к королю, поэтому обрати на него весь свой шарм. — Он наблюдал за тем, как генерал идет к ним через переполненный зал. — Ты передала эликсир королеве?
— Я увижу ее в субботу.
— Хорошо. Ну вот и Лависсон. Каждый мужчина в этом зале жаждет хоть немного потанцевать с тобой, моя дорогая… Иди, заставь их всех завидовать нашему безнадежно напившемуся генералу.
Лависсон поклонился Эве.
— Мадам, — проговорил он, окидывая взглядом ее лицо, — вы видение. Не удостоите ли бедного солдата чести танцевать с вами?
— С удовольствием, — промурлыкала Эва, предлагая свою затянутую в перчатку руку.
Он увлек ее на середину зала. Лависсон был коренастым, мускулистым мужчиной с бледно-голубыми хищными глазами и крючковатым носом. Он выглядел как истинный француз.
— Должен поздравить вас, американцев, с пленением Бэргойна, — галантно заметил он. — Таких подвигов достаточно, чтобы заново взглянуть на воинское искусство ваших соотечественников.
— Ах, ведь мы привыкли на границах иметь дело с индейцами и всевозможными опасностями, — беспечно прощебетала Эва. — Уверена, что мы справимся и с несколькими напыщенными британцами. — Она улыбнулась, понимая, что он изо всех сил старается оторвать взгляд от ее смелого декольте.
— Ненавижу британцев. Они тщеславны и самоуверенны, хвастливы и горды. То, что Бог поместил их по другую сторону Ла-Манша от нас, это шутка, которой радуется он один…
Он замолчал, когда по залу пронесся шепот. Внезапно по спине Эвы пополз холодок, возникло подсознательное ощущение опасности. Она насторожилась, подняла глаза и сбилась с ритма, едва не споткнувшись о ботинок Лависсона. Он вовремя подхватил ее, не дав упасть, а Эва, прищурившись, уже осматривала зал. Все вокруг замолчали, а головы повернулись к большим двустворчатым дверям. Оркестр прекратил играть. Среди разряженной публики, словно ветер, прошел затихающий ропот, и все стали вытягивать шеи, чтобы увидеть, чье появление вызвало такую реакцию присутствующих.
У дверей стоял человек, одетый в изысканный бархатный камзол. Эва увидела его лицо.
Решительный подбородок. Пронзительные черные глаза. Холодный взгляд, обращенный на нее одну. «Герцог Блэкхит!»
Сердце Эвы замерло. Она стояла с приоткрытым ртом, не веря своим глазам, волна возбуждения непроизвольно заставила быстрее бежать кровь в ее жилах. Что он здесь делает? Для чего приехал во Францию? Может, он специально приехал за ней, чтобы отомстить за уничтоженный флакон с эликсиром?
А может, он узнал, что она украла настоящее снадобье?
Милостивый Господь!
Ее сердце вновь ожило. И отчаянно заколотилось.
— Да, мадам, как я уже говорил, британцы — самоуверенный народ… А что, только англичанин способен набраться наглости, чтобы прийти на бал в честь победы над его собственным народом. Только англичанин может посметь показаться на вечере, который устраивает противник. Только англичанин…
Но Эва уже забыла о присутствии Лависсона. Ей стало душно. Внезапно появившееся ощущение тягостной жары и невыносимого запаха человеческих тел, духов, свечей заставило Эву почувствовать себя дурно. А Блэкхит пробирался через ошеломленную толпу, то кивая знакомому, то кланяясь даме, и не обращал никакого внимания на взгляды и шепот, преследовавшие его. Он шел через зал с единственной, безошибочной целью.
К ней.
Под бриллиантовым колье на шее Эвы, которое теперь, казалось, душит ее, забилась голубая жилка. Она отпрянула от Лависсона и стала высматривать наиболее удобный путь для бегства.
Но убежать было невозможно. Она попалась. Все, что ей оставалось, это вскинуть голову, изобразить на лице возможно более надменное выражение и попытаться сохранить преимущество, которое она получила при их последней встрече.
— Эва де ла Мурье, — негромко произнес герцог своим густым, бархатным голосом, так хорошо ей знакомым. Его глаза казались бездонными провалами, в которых бушевал черный огонь. В них не отражалось никаких чувств, только ледяной, жуткий жар, который одновременно» морозил и жег ее. Он бросил на Лависсона величественный взгляд, заставивший возмущенно затрепетать ноздри француза, взял руку Эвы, сначала глубоко склонился над ней, а затем повлек ее прочь от генерала на середину зала, где музыканты уже взяли первые аккорды вальса.
— На тот случай, если вы не заметили, я была занята с генералом Лависсоном, — сквозь зубы проговорила Эва, ощущая странное волнение от дерзости Блэкхита — и злость от его неприкрытой уверенности в том, что она принадлежит ему. Она отчетливо представляла твердое, холеное тело, к которому сейчас прижималась. Господи, что подумает Франклин? Что подумают другие американцы? Что подумают французы, видя ее в компании врага? — Все англичане так грубы, как вы?
— Напротив. Я намного грубее многих из них.
— Вы только что это доказали. Я не припоминаю, что обещала вам танец.
— А я не припоминаю, что просил вас об этом. — Он улыбнулся ей с высоты своего роста, его чарующий взгляд, лаская, скользнул по ее белой шее, по груди, и она смутилась и вздрогнула. — Просто есть вещи, которые я беру без спроса.
— А-а, значит, вы думаете взять меня, не так ли?
— Мадам, я только что сделал именно это. А теперь закройте рот и перестаньте поедать меня глазами. Не хотите же вы, чтобы люди подумали, что вам… не нравится наш небольшой танец?
Эва сузила глаза, и это было единственное, что она могла сделать, чтобы не ударить по этому жестокому, с правильными чертами лицу, когда рука Блэкхита, изящество которой подчеркивали обрамляющие ее дорогие кружева, еще плотнее обвилась вокруг ее талии. Сопротивление бесполезно. Сопротивляться ему было невозможно, когда он с изумительной отвагой кружил ее по залу. Он плотно прижимал ее к себе. Слишком плотно. Он был так близко, что она ощущала тепло его тела, чувствовала его горящий взгляд, осознавала неукротимую, едва сдерживаемую страсть, бьющую из него, как фонтаны огня от солнца. Ей хотелось убежать от него; ей хотелось быть ближе к нему. Она перевела дух, изо всех сил стараясь не сбиться с такта — и сопротивляться его странному, жуткому влиянию на нее.