Странное было состояние и плохо объяснимое. Иногда Лахлану казалось, что это задыхается его бессмертная душа, иногда – что души умерших предков садятся ему на грудь и сдавливают ее.
Слабым утешением служила мысль, что с его смертью все закончится. Род Синклеров полностью угаснет, больше никто из них не будет мучиться. Как ни грустны были подобные мысли, но от них невольно становилось легче.
Отодвинув от стены старое запыленное кресло, Лахлан уселся на него и принялся внимательно и задумчиво рассматривать портрет герцога Кейтнесса, виновника его несчастья. Ветер завывал за стенами замка, дождь стучал в окно, вода струйками стекала по стеклу и карнизу; по углам залы как будто колыхались и ползли неясные тени. При тускнеющем свете лампы Лахлан долго и пристально смотрел на крест в руках старого герцога Синклера.
– Лахлан.
Звук человеческого голоса вырвал его из сонного оцепенения. Лахлан вздрогнул, руки судорожно стиснули подлокотники кресла. Сердце подпрыгнуло и бешено заколотилось в груди. Неужели снова призрак? Он замер, похолодев от ужаса. Но через миг, окончательно проснувшись, понял, что, к счастью, ошибся. Рядом с ним стоял Маккинни, старый дворецкий, самый преданный его слуга.
Лахлан глубоко вздохнул. Лицо Маккинни излучало искреннюю заботу, от него так и веяло теплом и спокойствием. Дворецкий снял руку с плеча Лахлана и отступил на шаг, не сводя со своего господина заботливого взгляда.
Маккинни не был красив, но его грубые, слишком резкие черты смягчала трогательная нежность, светившаяся в его глазах. У Лахлана не было и тени сомнения в преданности старого слуги. Только Маккинни и Дугал, его кузен из клана Макбина, были по-настоящему ему верны. Они служили ему верой и правдой точно так же, как на протяжении многих веков служили герцогам Синклерам их предки.
– Ваша светлость, с вами все в порядке?
Нет, он был далеко не в порядке. Чувствовал Лахлан себя прескверно. Его бил озноб, на лбу выступила испарина; он испытывал как душевные, так и физические муки.
– Да, все в порядке. – Лахлан сумел выдавить из себя жалкое подобие улыбки.
– Ваша светлость, неужели вы здесь провели ночь? – Дворецкий удивленно вскинул вверх седые кустистые брови. – Спать здесь неудобно и вредно для здоровья. Тут можно запросто простудиться.
Дворецкий тревожился не зря. В старом зале и примыкавшем к нему коридоре гуляли такие сквозняки, что, казалось, от холода ежились и мерзли даже предки на портретах.
– Я немного задремал.
Краткий сон принес Лахлану желанное облегчение. Из-за частых ночных кошмаров в последнее время он почти совсем не спал. Бессонница измучила его, измотала его нервы до предела.
Маккинни нахмурился. Впрочем, он всегда выглядел мрачным и хмурым.
– Ваша светлость, простите за беспокойство. Вас ждет гость.
– Гость? – Удивлению Лахлана не было предела. Убогость и неопрятность старого замка мало у кого вызывали желание навестить хозяина, а привидения отбили последнюю охоту у тех немногих, у кого она еще оставалась. Не только гости, но и большая часть прислуги, напуганная ночными завываниями и подозрительными несчастными случаями, происходившими с хозяевами, покинула замок. Жители близлежащей деревни, прекрасно осведомленные о темной истории рода Синклеров, ни в какую ни хотели поступать на службу в замок к своему господину, особенно сейчас.
Это лишь усугубляло мрачную атмосферу замка.
Маккинни откашлялся, а затем весомо произнес:
– Ваша светлость, к вам пожаловал барон Олриг.
– Хорошо. – У Лахлана сжалось сердце.
По возвращению домой, в Шотландию, охваченный грандиозными планами восстановления и обустройства родового гнезда, Лахлан разослал всем своим баронам приглашения посетить замок Кейтнесс. Хотя они были его вассалами, Лахлан, не зная, как они воспримут его повеления, готовился к встрече с каждым из них не без внутреннего волнения. Однако сегодня у него не было никакого настроения говорить о чем бы то ни было с кем-либо из них.
Тем более что первые встречи произвели удручающее впечатление. Бауэр, Халкерк и Уик выслушали его указания, язвительно и неприязненно улыбаясь, а Даннет – тот вообще держался откровенно грубо. С недовольным и хмурым видом выслушал все от начала до конца, а потом, не говоря ни слова, повернулся и, громко топая, быстро вышел из зала. Своевольные и упрямые, как черти, бароны ни за что не хотели ему подчиняться.