Сидя на корточках у очага, она чуть приподнялась и, моргая от едкого дыма, старалась разглядеть во тьме, что происходит. Ладони ее ощущали шершавые камни очага. Хлоя не могла понять, в комнате ли Диана. В ушах стоял колокольный звон, а в глазах плясали слепящие искры. «Я легкоуязвимая цель, – подумала Хлоя. – Мне нечем защитить себя».
Она скользнула влево. Что-то вцепилось ей в волосы, и она чуть не вскрикнула. Хлоя осторожно подняла руку и нащупала висящий над очагом арбалет, – это за него она зацепилась волосами. Арбалет!
Хлоя на ощупь протянула руку чуть выше и, к своему величайшему удивлению, обнаружила, что Кейл обманул ее, сказав, что прикрутил его к трубе. В конце концов, даже стрела, если понадобится, может оказать ей добрую услугу.
Искры, что плясали у нее перед глазами, становились все ярче и ярче. Хлоя сердито моргала, прогоняя их. И лишь затем поняла, что, падая, лампа перевернулась и теперь язычки пламени лижут пол. Отбрасываемого ими света было достаточно, чтобы разглядеть, что Диана прижалась к противоположной стене. Огонь разгорался все ярче. Теперь Диана тоже заметила Хлою и злорадно улыбнулась.
Что было сил Хлоя сжала в руках арбалет, нащупывая кожаную петельку и рычажок. Паника мешала ей действовать. Стрелы почему-то не оказалось. Пальцы ее еще сильнее сжали оружие. Она подняла арбалет, как будто намеревалась целиться в свою противницу.
– Это тебе не поможет, – негромко прошипела Диана. Дуло револьвера описало в воздухе дугу. – Тебе уже ничто не поможет! – Она сделала шаг вперед.
В этот момент снаружи раздался какой-то шум. Диана повернула голову. Этого оказалось достаточно, чтобы Хлоя размахнулась и изо всех сил метнула арбалет. Он летел в воздухе с приглушенным свистом. Услышав его, Диана обернулась и успела присесть. Тяжелое средневековое оружие с глухим ударом врезалось в стену за ее спиной.
От неожиданности Диана вскрикнула, и револьвер дрогнул в ее руке. Воспользовавшись секундным замешательством своей противницы, Хлоя метнулась к двери, и следующая пуля просвистела у нее над головой. Хлоя бросилась в открытый дверной проем, не чувствуя под собой ног сбежала с крыльца, но в следующий момент ощутила, как что-то ударило ее в спину. Она качнулась и упала, прокатившись по гравию и траве.
Казалось, ударом ей из легких вышибло весь воздух, и тело пронзили колючие иглы. От боли Хлоя вскинула руки. Она жадно хватала ртом воздух, но вскоре почувствовала, как что-то тяжелое навалилось ей на ноги, а еще что-то больно ужалило спину и плечи.
Она негромко вскрикнула и попыталась отбиться, но тотчас услышала кошмарное шипение. Единственное, что ей пришло в голову в тот момент: на нее навалилась огромная змея!
Глава 22
Стук молотка прекратился. Кейл лежал, уставившись в потолок. Слава Богу, наконец-то тихо. Нет, он прекрасно понимал, что означает эта тишина. Это значит, что виселица для него готова.
Завтра его повесят.
Кейл выглянул из крошечного окошка камеры – посреди улицы возвышался угрюмый силуэт виселицы. Даже первый взгляд на орудие собственной казни стал для него равносилен удару молота по голове-наковальне. Никогда еще не ощущал он себя так близко к смерти, как в эту минуту, глядя на мрачное сооружение, предвещавшее его близкую кончину.
До сегодняшнего дня он чувствовал себя энергичным, сильным, непобедимым. И вот теперь до его сознания дошла простая истина – его жизнь столь же хрупка и мимолетна, как и жизнь любого человека. Нет, ему и раньше случалось смотреть в глаза смерти – правда, как правило, на бегу, не задумываясь. Но пока у него достаточно времени, чтобы осмыслить все в последний раз, предаться невеселым мыслям. Сейчас время превратилось для него в самое ценное, чем он когда-либо обладал в жизни.
Кейл взял перо и бумагу, которые принесли ему в камеру, и написал три письма. Одно адресовал Роберту Шорту. В нем содержались указания, как распорядиться причитающимися им собственностью и деньгами. В этом же письме Кейл просил друга, чтобы Роберт позаботился о том, чтобы Хлоя целой и невредимой вернулась домой в Балтимор. Второе письмо он адресовал деду. Кейл умолял понять его, простить и не поминать лихом.
Третье письмо далось ему с наибольшим трудом. Адресовано оно было Хлое. Кейл долго сидел, тупо уставясь в каменную стену, прежде чем смог написать хотя бы строчку.
Где-то вдали залаяла собака, а затем откуда-то издалека ветер донес до него приглушенное бренчание расстроенного пианино в танцевальном зале и мерный топот ног. Близились сумерки. Тени удлинились и стали какими-то размытыми. Его последняя ночь на земле.
Странно, по идее, ему должно быть страшно. Он должен корить себя, раскаиваться. Но ничего подобного Кейл в себе не чувствовал. Если он что-то и ощущал, то безысходное одиночество. И хотя в душе он мечтал о том, чтобы снова увидеть Хлою и заключить ее в объятия, в некотором смысле он был даже рад, что этого не произойдет. Слишком тяжело было бы сказать ей «прощай». Больно умирать, зная, что она наблюдает его казнь. В горле у Кейла пересохло.
Смерть сама по себе была не так уж и страшна, куда страшнее ожидание. Кейл чувствовал себя как посаженный в клетку зверь, которого вот-вот придут и вытащат на потеху досужей публике. Он видел этих людей, видел их палатки, их зазывал, их тележки, груженные снедью и всякой всячиной. Когда кого-то вешали, всегда было так: движимый любопытством народ стекался, чтобы поглазеть на несчастного. Пока ему на шею накидывали веревку, воцарялась гнетущая тишина; спустя мгновения в полу под ногами открывался люк, и тело камнем падало вниз, пока хватало веревки, а затем его снова выдергивали наверх. Хорошо, если веревка сразу ломала шейные позвонки. Если нет, то под виселицей стоял палач, который дергал повешенного за ноги вниз, чтобы прекратить его мучения. Это, конечно, лучше, чем оставлять человека медленно умирать, задыхаясь от удушья.