— Когда с тобой впервые стали случаться все эти чудеса, Бен?
— В тот вечер, когда мы увидели, как бродяга ударил ножом того парня. В баре, куда мы потом отправились. Тогда я впервые проник в сознание Даньелл.
— И ты действительно веришь, что Стюарта Пэрриша создал ты сам?
— Я не верю, Фатер: я это знаю. Ты видела, что только что произошло. — Он похлопал себя по ноге, чтобы ей напомнить. — Стюарт Пэрриш, верцы, Лин — все это мои создания. Но я очень смутно представляю, как это получилось или почему.
— Откуда взялась эта машина?
Бен указал себе на грудь.
— Тогда сделай так, чтобы она исчезла.
Он помотал головой:
— Пробовал. Не могу.
— Почему?
— Я только что тебе говорил — потому что я не знаю, как это работает. Я сам больше не знаю, как я действую, Фатер. Я заставил появиться эту машину, но не знаю, как я это сделал или как ее теперь заставить исчезнуть. Я просто думаю о чем-то, а потом иногда то, о чем я думал, происходит или, в большинстве случаев, не происходит. Это совершенно не поддается управлению. Я не могу управлять сам собой.
— Похоже на то, как Лин стряпала, — сказал Лоцман.
Бен и Фатер повернулись к собаке. Пес описал, как Лин протягивала руку, когда ей требовался какой-нибудь кулинарный ингредиент, и у нее на ладони появлялось то, что ей было нужно. Он также рассказал, как спросил у нее, может ли она представить у себя на ладони слона, и она ответила утвердительно.
— Как она это делала? — спросил Бен.
Лоцман потоптался и закрыл глаза, чтобы в точности вспомнить ее слова.
— Она сказала: «Когда кто-то умирает, его обучают подлинному строению материальных предметов. Не только тому, как они выглядят, но и тому, из какой сущности они в действительности состоят. Как только начинаешь это понимать, сотворить те или иные предметы становится просто».
— Звучит так, словно ты ее цитируешь.
— Так и есть. У меня хорошая память.
— Ты помнишь слово в слово, что тебе тогда говорила Лин?
— Да. Если я хочу что-то вспомнить, я это вспоминаю.
— Это поразительно, Лоцман.
— Обычное дело. У всех собак безупречная память. Разве ты никогда этого не замечал?
— Гмм, нет, если честно.
Услышав это, Лоцман вдруг понял, насколько невнимательны человеческие существа к подлинно важным в жизни вещам.
Бен начал было что-то говорить, но когда в его сознании возникла одна догадка, он запнулся и спросил:
— Так ты все помнишь?
Обойдя вокруг машины, он направился обратно к крыльцу.
— Да, — уверенно сказал Лоцман. — Ну не все, потому что это было бы хвастовством, но…
— Помнишь тот день, когда я упал и ударился головой? Тот день, когда я забрал тебя из приюта?
— Да.
— И помнишь все, что случилось, когда я упал?
— Вероятно. Сначала мне надо об этом подумать. Собраться с мыслями.
Когда Бен почти подошел к крыльцу, Лоцман сказал:
— В тот день, когда ты упал, на тебе были фиолетовые носки.
— Лоцман, у меня нет фиолетовых носков.
Нимало не смутившись, пес настаивал:
— На тебе были фиолетовые носки. Я видел их, когда ты лежал на улице.
Бен остановился, чтобы это обдумать. Были ли у него фиолетовые носки? Ах да: мать прислала ему пару толстых шерстяных носков, о которых он забыл, потому что почти никогда не надевал, настолько они были яркими. Он держал их у себя только потому, что во время своих периодических посещений мама непременно спрашивала его о тех предметах одежды, что ему посылала. Понравились ли они ему? Пришлись ли впору? Если он хотя бы раз не надевал что-то из присланной одежды, пока она у него гостила, она на него дулась. В остальное время года все ее подарки впадали в спячку на нижней полке шкафа или в ящике комода. В тот день, когда он забрал из приюта Лоцмана, было очень холодно, шел сильный снег. Конечно, в то утро он надел толстые шерстяные носки. Только вот не вспоминал об этом до сегодняшнего дня.
— Ты прав, Лоцман. Но не можешь ли ты вспомнить, говорил ли я что-нибудь, когда упал? Или когда лежал? Может быть, когда я лежал на улице, произошло что-то необычное?
Лоцман втянул носом воздух. Он что-то учуял. Это был аромат молодой суки: смесь животной страсти и щенячьего восторга в одном флаконе. Несмотря на обретенную теперь способность объясняться с человеческими существами, Лоцман по-прежнему был кобелем. Он побежал за волной этого восхитительного аромата, позабыв обо всем другом.