— Отплатить ему за что? Что он сделал?
— За обещания, которые он давал самому себе, а потом нарушал.
— За малодушие.
— За то, что лгал сам себе и верил в эту ложь, чтобы выкрутиться из сложных ситуаций.
Этот хор продолжался бы, если бы Шпилке жестом не заставил всех замолчать.
— Большинство людей не любят самих себя по самым разнообразным причинам. Просто в отношении Бена случилось так, что его причины действительно явились, чтобы до него добраться. Каждый из этой группы является одной из причин, по которым Бен не любит самого себя.
Фатер вспомнила, как Бен говорил, что не всегда был хорошим человеком, что было в его жизни и много такого, о чем вспоминать не хочется.
— Мы постоянно разочаровываем самих себя, — продолжал Шпилке. — С годами разочарования накапливаются и становятся нашей значительной частью: разочарованным мной, уязвленным мной, озлобленным мной…
Фатер снова указала на приближавшуюся толпу.
— Значит, вот кто эти люди? Бены, недовольные Беном?
— Да, и ополчившиеся на Бена.
— Что они собираются с ним сделать?
Шпилке помотал головой.
— Я не знаю, но мы должны постараться ему помочь, что бы они ни задумали. Благодарим тебя, Фатер, за то, что позвала нас сюда. За то, что любишь нас. За то, что любишь его.
Остальные пассажиры кивками и улыбками тоже выражали Фатер свою признательность. Та не знала, что и сказать. Она смотрела, как они готовятся присоединиться к Бену Гулду и защитить его. Наблюдая за этим примечательным событием, она не переставала думать: это мои Бены. Те Бены, которых я люблю, идут к нему на помощь.
Ни Даньелл, ни Бен ничего этого не видели. Ни один из них не выказывал беспокойства по поводу приближающейся толпы, хотя оба они пристально за ней наблюдали. Они разговаривали. На таком расстоянии Фатер мало что слышала, кроме случайных слов или вырванных из контекста предложений. Она испытывала огромное любопытство относительно того, о чем они говорят, и любопытство это становилось все больше по мере того, как толпа приближалась.
А потом она подошла.
— Эй! — воззвал угрюмый голос из самой ее гущи.
Бен и Даньелл не обратили на возглас никакого внимания.
— ЭЙ!
Бен поднял голову, но лицо у него было бесстрастным. За несколько месяцев совместной с ним жизни Фатер научилась понимать, когда он спокоен, а когда взволнован. Сейчас все признаки указывали на то, что он совершенно спокоен.
— Да? Что вам надо?
— Шоколада! — выкрикнул кто-то.
В толпе раздались смешки.
— Выкладывайте, что вам надо! Мне и без вас есть чем заняться. — В его голосе сквозило раздражение.
Фатер затаила дыхание. Будь она сейчас на его месте, то перепугалась бы до смерти.
— Ах, ему и без нас есть чем заняться? Он такой большой и важный, такой занятой парень!
— Хватит отнимать у меня время. Чего вы хотите? — Голос Бена звучал точно так же спокойно и твердо, без нервозности.
— Одно ты можешь знать наверняка, малыш: мы не хотим того, чего хочешь ты.
— Это точно!
— Да уж!
— Угу…
В этом толпа явно была единодушна.
Бен снова обратился к стоявшей рядом с ним Даньелл. Она что-то сказала, и он кивнул.
— Прекрасно, но чего хотите вы сами?
Множество разных голосов отозвались одновременно, но ни один из них не был отчетливым.
Казалось, что все разом думают вслух и высказывают противоречивые мысли.
— Я вас не слышу.
Вперед выступил пухленький невзрачный человечек.
— Помнишь меня?
— Помело, — только и сказал Бен.
— Отлично! Правильно помнишь, Бен. Я — Помело, и я по-прежнему ненавижу тебя до мозга костей, если хочешь знать. Ты хоть теперь понимаешь, насколько лучше была бы твоя жизнь, если бы ты сделал то, что я советовал тебе в твои двадцать лет? И еще, Бен, просто для сведения: я был одним из тех, кто предложил создать Стюарта Пэрриша, если тебя до сих пор мучает вопрос, откуда он взялся.
Даньелл была удивлена тем, что в отличие от ее собственного свидания со своими прошлыми личностями на стоянке у аптеки в этой толпе большинство людей совершенно не походили на Бена Гулда. Там и сям виднелись несколько относительно похожих на него мужчин, но большинство составляли незнакомцы, женщины и дети; виднелись лысины и длинные патлы; присутствовали здесь и чернокожие, и азиаты; было немало стариков. Вообще толпа сильно различалась по возрасту, однако Даньелл знала, что все они были Бенами — как потому, что он сам сказал ей об этом, так и потому, что она чувствовала исходящий от них дух. Все эти люди пахли совершенно одинаково. Чего она не знала, потому что Бен ей в этом не признался, так это того, что здесь находились только самые плохие грани его личности, накопившиеся за прожитые им годы и теперь обретшие плоть.