Неужели их любовь, вечная любовь дочери и матери, навсегда удержат их в этом мире? Никогда, никогда не расстанутся они, не покинут этого клочка земли, где привелось им снова быть вместе? Я терялся в догадках… Наконец, Клим, слабый, сгорбленный Клим, шамкавший что-то своим беззубым ртом, выручил меня. Он ввел меня в комнаты. Там было так светло и уютно, что мне стало стыдно за свое малодушие, и я отпустил его. Старик побрел снова дремать под жаркую крышу сенника.
Я был храбр, решителен и смеялся над всевозможными страхами и видениями… вплоть до вечера. Когда же огромный багровый шар, словно вымазанный кровью, показался над темной массой леса и унылые тени одели задремавшие поля, я задрожал…
Бывают минуты, в особенности тихим поздним вечером, когда все в природе кажется проникнутым мистическим ужасом. От примолкнувшего бочага, на черные воды которого ложится медно-красное отражение восходящей луны, от одинокой березки на скате ложбины, еле пошевеливающей своими тонкими листьями, от лесной дороги, населенной угрюмыми, клубящимися сумерками, от всего веет чем- то, охватывающим чувством таинственного, чувством тоски и одиночества. Я не раз испытывал это… И торопился всегда в деревню, где еще слышны голоса, скрипят затворяемые ворота, а иногда раздается и последняя песня хоровода. Надежда на встречу с людьми ободряла меня.
Но сидеть одному в пустых комнатах уединенного домишки, быть затерянным вместе с ним среди широко-широко раскинувшихся, загадочно-безмолвных полей; знать, что никто не придет, не поможет, не скажет слова — нет! такому состоянию не имеется названия.
Я был покинут, оставлен в жертву самого ужасного, что только может быть на свете: я знал, что час расплаты наступил, что теперь я окончательно во власти ее, загубленной мной женщины.
Я попробовал крикнуть в окно. Глухо и странно пронесся мой хриплый голос над низкой порослью кустарника, над тихими, погруженными в сон заводями, над успокоенной поверхностью ржи.
Я хотел убежать, но вместо этого, обессиленный, отказавшись от всякой попытки на борьбу, бросился в постель и стал ждать…
Вскоре мною овладело оцепенение, род летаргии, когда все слышишь, чувствуешь, наполовину понимаешь скованным, отяжелевшим умом и не можешь двинуть ни одним мускулом…
В странном напряжении всей нервной системы я ждал, ждал нетерпеливо ужасов, начала пытки…
Какие-то звуки раздавались, звуки росли, и они терзали меня. Но я знал, что мучение впереди.
И «она» пришла вместе с серебряным светом луны, наполнившим комнату. Что я могу сказать еще? Помню, холодная рука легла мне на грудь… ледяные объятия сжимали, душили меня.
Потом я впал в беспамятство.
Она пришла и на другой день, когда в жалком малодушье я потащился к портрету просить прощения.
Затем, вечером, когда я думал спастись из этого проклятого дома, уплыть по реке, она… в лодке… опять.
Ах, она приходит каждый день и от нее нет спасения!
Она являлась в битком набитом вагоне, являлась ежедневно в моем городском доме и теперь здесь, в лечебнице…
Она изводит, убивает меня.
Порой мне кажется, что крови совсем уже не осталось в моих жилах, что все тело холодеет, что все, все, все соки извлекла она из меня.
Боже, какая жизнь!
День раздражает меня своим шумом и светом, ночь невыносима темнотой и одиночеством.
Я поседел, быстро разрушаюсь, существование кажется мне в тягость, в тягость собственное тело.
Холодом смерти обдает меня.
Все кончено: я умираю…
Старый Курц
ВЫХОДЕЦ
(Истинное происшествие)
— А вы, полковник, верите в привидения?
Доктор обернулся и в упор взглянул на Николая Павловича.
— Верю ли я? — повторил вопрос Николай Павлович. — Над этим… я никогда не задумывался и уклонюсь от ответа, но, если хотите, мшу рассказать про случай, происшедший на днях… Кстати, свидетелем этого необычайного происшествия был ваш коллега Р-ский.
— Интересно послушать! — подхватил доктор. — Тем более, что я хорошо знаком со взглядами моего приятеля! Его не проведешь! Ни в Бога, ни в черта не верит!
— Не верил — хотите вы сказать! Так как после этой таинственной истории… Впрочем… не буду испытывать вашего терпения и приступлю прямо к изложению фактов… Надо вам сказать, что ровно неделю тому назад я, как всегда, около девяти часов утра, отправился в офицерское собрание. По дороге меня догнал товарищ, капитан Б-ов, и дрожащим от волнения голосом стал рассказывать про только что виденный сон:
— Представь себе, Коля! — нервно выкрикивал он. — Всю ночь… понимаешь… всю ночь я видел смерть. Да! Да! Да! Смерть!.. Погоди! Не смейся!.. Это что-то необычайное!.. Это не простой сон… Клянусь тебе! Только что я задремал, вижу, входит денщик поручика С-ова и шепчет мне на ухо: «Ваше высокоблагородие, «она» вас спрашивает! Звал «ее» сюда, стоит в дверях! Нейдет!» Я заглянул в переднюю и сразу же догадался, что это… смерть!
Высокая, стройная… вся закутанная флером… голова слегка просвечивает… Спрашиваю, что «ей» нужно?.. Молчит! Делаю несколько шагов:
— «Меня ищете?..» Отрицательно качает головой! Тогда я становлюсь смелей, подхожу к «ней» вплотную и вдруг… меня охватывает таким ужасным, таким могильным холодом, что я застываю… И так мы в полном безмолвии стоим друг перед другом всю ночь. Понимаешь ли ты, Коля… всю ночь!!.. Я ведь сейчас только проснулся! Голова горит! Сердце замирает!.. Бегу в собрание! Буду глотать бром и на занятия не пойду!.. Не могу!..
— Конечно, конечно! — постарался успокоить я капитана. — Сейчас же потребуй доктора!.. Это «кошмар»! Самый обыкновенный «кошмар»!.. Но… так как ты, за последнее время, вообще жалуешься на нервы, советую обратить на себя серьезное внимание!..
Беседуя таким образом, мы дошли до последних ворот офицерского флигеля и только что хотели свернуть за угол, как лицом к лицу столкнулись с денщиком поручика С-ова!.. Ничипко, с криком «Фершала!», «Доктора!», стрелой пронесся мимо нас и на мое требование остановиться только отчаянно махнул рукой…
— Ага! Что?!? — впился в меня глазами капитан. — Что?!! Я говорил! Говорил!.. Бежим к С-ву! Скорей бежим! Там… наверное… Там несчастье! Катастрофа!.. Бедный С-ов!..
Мы повернули назад и через три ступени помчались на верхний этаж…
У квартиры С-ова толпились денщики… Спрашиваю их, что случилось?
— Убийство! Поручик застрелимшись!
— С-ов?
— Никак нет! С-ов в карауле! А это их приятель… саперного батальона поручик К-цев! Прикажете проводить?
— Ведите!
Вошли. Поперек дивана лежит юный блондинчик. Глаза полуоткрыты, в правой руке зажат револьвер. На левой щеке три родинки, две в ряд, третья внизу под ними. Не знаю почему, но я особенно долго рассматривал эти родинки…