И снова Дэвид Джен пришел на помощь. У него на ранчо в Малибу был маленький дом для гостей. Дэвид предложил его нам.
Малибу — престижный район большого Лос — Анджелеса. Гуляя по пляжу или покупая продукты в Магазине, мы не раз встречали голливудских знаменитостей, кинои телезвезд. В школе, куда Катя пошла учиться, учились дети Ника Нолте, Пирса Броснана (один из Джеймсов Бондов), певицы Оливии Ньютон Джон. Мы были рады, что недалеко от ранчо, где жили мы, жила Барбра Стрэйзанд. Словом, перебравшись к Дэвиду Джену, мы ощутили себя на достойной высоте.
Мы полагали, что подписание контракта со студией произойдет на «следующей неделе», но прошел месяц, второй, третий, а адвокаты (с нашей стороны и со студийной) всё еще упражнялись в формулировках. Невольно позавидуешь стандартному мосфильмовскому контракту в одну страницу. Поставь число и сумму — и начинай работу. Мы же топтались на старте, не зная, когда завершится бумажная волокита.
В окончательном виде голливудский контракт содержал 72 страницы. Разобраться в нем смог бы лишь юрист высокого класса, да и то за большую плату. По рассказам наших адвокатов, они предусмотрели массу параграфов, пунктов, подпунктов и нюансов, защищающих наши интересы, но кто его знает, не морочили ли они нам голову? При ставке двести пятьдесят долларов в час это вполне возможно.
Контракт был подписан 2 февраля 1992 года.
На следующий день мы принялись за работу.
Мы с Роном жили друг от друга очень далеко, на дорогу уходил час, а то и больше. Поэтому мы решили найти место в Санта — Монике, где мы могли бы работать, не утомляя себя шоссейным маневрированием. Мы выбрали небольшое тихое кафе на пересечении улиц Бродвей и Третьей (пешеходной), как раз на полпути между Малибу и Сэнчури — сити, где жил Рон. Заказав кофе или чай, мы удобно располагались за столиком, раскладывали наши блокноты и начинали трудиться, детально обговаривая сцену за сценой. У нас уже был опыт совместной работы, поэтому дело двигалось быстро. Обычно наша ежедневная встреча длилась три — четыре часа, после чего Рон уезжал записывать обговоренное, а я возвращался в Малибу и, бродя по окрестностям, придумывал историю дальше.
Завершив сцену или две, мы обязаны были обсуждать написанное с нашим продюсером Лин Эрроуз. В целом она одобрительно относилась к тому, что мы предлагали. Но иногда бывала недовольна и резка.
— Должно быть ярче, чем в жизни! — заявляла она. — Зачем вы так смягчаете?
Мы спорили, отстаивая свои позиции, но порой я вынужден был соглашаться с ней: нашему сюжету и впрямь нужны были грубые встряски. Были претензии и к писательскому стилю Рона, неизменно интеллигентному и мягкому, несмотря на жесткие события нашей истории. Я объяснял это характером самого Рона. Я прочел несколько сценариев моего соавтора, и на каждом из них лежал отпечаток его прирожденной деликатности (даже в триллере «Психушка»). Это обстоятельство, однако, не помешало Роналду Паркеру стать сегодня одним из самых преуспевающих сценаристов на ТВ.
Ну что ж, время шло. Сценарий, если сравнивать его с ребенком, прибавлял в весе. Мы были довольны сделанным, студия тоже. Мы закончили первый вариант, обсудили его с руководством студии, получили рекомендации и принялись за второй. Мы обязаны были учесть пожелания студии, хотя некоторые из замечаний до смешного противоречили друг другу. Например, один редактор рекомендовал сделать нашего героя моложе. Но, омолодив героя, требовалось коренным образом изменить и образ Джессики Ланг, остававшейся сорокалетней. Мы с Роном упрямились, как могли, но спорить с редакторами трудно. «Эти люди платят, — сказали мы друг другу, — значит, они и заказывают музыку».
Второй вариант мы писали с меньшим энтузиазмом, будучи убеждены, что предложенные поправки ухудшают сценарий. Но аванс был получен, и мы обязаны были положить на стол Бирнбаума тот сценарий, и только тот, который был пропущен и одобрен его людьми. Так что, «наступив на горло собственной песне», мы дотягивали второй вариант.
Периодически я звонил в Москву, где жила Машенька с мамой, и в Ленинград, где жила Анюта с бабушкой. Девочки стали понемногу забывать о своих обидах и подолгу разговаривали со мной.
Иногда в их жизни происходили крутые перемены, но, к сожалению, я узнавал о них последним и мало что мог изменить. Так, я узнал, что Аня бросила Вагановское балетное училище и самовольно вернулась в Москву. Почему? «Просто я не хотела оставаться одна», — сказала Аня.
— Как одна, — спросил я, — а куда девалась бабушка?