Мы Развернули сверток.
Там была четвертая часть газеты «известия» — страница сообщений с фронтов, четыре галеты и два кусочка черствого хлеба.
Я Разрыдалась, упав на пол.
Пленные обступили меня.
— Катюша, мы отомстим за него! — говорили они. — Сыну своему обязательно расскажи о величии души этого прекрасного юноши.
Сколько бы я ни читал эти строки, они неизменно трогают меня. Есть простота человеческих поступков, которые бьют прямо в сердце. Не знаю, смогли ли отомстить за Василия его друзья (большинство из них погибло), но наказ рассказать сыну о «брате» Василии мама выполнила. Кроме того, после войны она разыскала детдом в Киеве, в котором воспитывался Василий, поехала туда, рассказала детдомовцам о последних днях героя. Ребята сами изготовили мемориальную доску и повесили ее в школе. До последних своих дней мама помнила о Василии, о четвертушке газеты «Известия», четырех галетах и двух кусочках черствого хлеба.
…Однажды в подвале появились двое: раненый танкист и женщина лет сорока пяти. Женщина сказала, что подралась с полицаем из‑за своей коровы. Она была зла на полицаев, но со временем зло растеряла и сидела в своем углу, недовольная жизнью вообще.
У Ванюши — так звали раненого танкиста — была глубокая рана на ноге. Он разорвал свою нижнюю рубаху и попросил меня перевязать его.
— Ты знаешь, Катюша, — говорил он, пока я возилась с раной, — у нас есть «катюши», которые до Берлина достанут, до самого Гитлера. Ни за что им не победить нас!
Ванюша показал удостоверение.
— Видишь, я сержант. От немцев спрятал. У меня жена есть, двое детей. Мама старенькая. Я их очень люблю. Катюша, напиши жене, что я духом не пал. Меня ведь расстрелять могут… Нет, я не сдамся. Я хочу на Берлин идти, бить их, гадов!
К ночи танкисту стало совсем плохо, поднялась высокая температура.
— Катюша, бежим отсюда. Пойдешь со мной до Берлина? Хорошо?
— Хорошо, Ванюша, хорошо…
Он обратился к женщине, которая подралась из‑за коровы:
— Мамаша, дорогая… не подсобите? Нам только бы до окошка дотянуться. А, мамаша?
Женщина пожала плечами.
— Катюша, иди сюда! — позвал меня танкист. — Мамаша поможет до окошка добраться.
— Не собираюсь я никому помогать! — буркнула женщина и демонстративно отвернулась к стене.
Ванюша шепнул мне:
— Не нравится мне эта женщина…
Как только утром меня вывели во двор, на меня набросился разъяренный Отто:
— Ах, так? Значит, бежать собралась? А?! Говори, советская сволочь!
И изо всех сил ударил меня по зубам.
Поодаль стояли немцы, держа на поводках собак. Отто дал команду, и собаки бросились на меня и тут же повалили с ног, вцепляясь в руки, ноги, шею.
— Хватит! — приказал Отто, и собак оттянули. — Теперь поняла, Как убегать, а? В Следующий раз расстреляю!
Меня отвели на новое место жительства. В Противоположном Конце двора в небольшой хате размещалась группа «постоянных» военнопленных.
Военнопленные соорудили мне из сена постель. Раны от укусов жгли тело. Не помогали ни примочки, ни листы ПОДОРОЖНИКА. Ноги, руки, все мое тело стало отекать.
На другой день я узнала, что Ваню — танкиста расстреляли. Пленные слышали, как он кричал:
— Прощай, Катюша! Прощай!
А «Мамашу» отпустили.
Мне сделалось хуже. ноги покрылись водянками. болячки лопались И Текли. Я Едва могла Ходить. Тело заскорузло и потеряло гибкость. работать на кухне стало мучительно.
В нашей тесной, шумной хате появился новый «постоялец», виктор, — Тот Самый, которого надя спасла от ран. Мы Встретились с ним, как старые знакомые.
— Надя говорит, что ты настоящая артистка. когда тебе задают вопросы, ты делаешь такое глупое лицо, что невозможно удержаться От Смеха. Если Бы сфотографировать это…
Внимание виктора было дорого мне. говорил он обдуманно, складно.
Как‑то увидел, что я закурила. мне было плохо, и кто‑то протянул папиросу:
— Потяни, нервы успокоит.
Я Затянулась.
— Не надо, Катя, — сказал Виктор. — Это яд. Не привыкай к этой отраве, ребенка погубишь.
…Вскоре нас с Виктором отправили в другую жандармерию, размещавшуюся в бывшем животноводческом совхозе. Новая жандармерия — новые испытания.
Наутро допрос. За дверью веранды я видела Виктора и еще нескольких военнопленных, которые ждали своей очереди.