— А меня зовут Николай. Шуть…
— Ты Шуть? — вырвалось у меня.
— Шуть, — ответил светловолосый.
Заключенные уважали Николая, прислушивались к его мнению.
А когда он читал эпиграммы на гитлера, то даже самые слабые и немощные покатывались со смеху.
— Смех — это хорошо! Смех прибавляет сил! — говорил он. Иногда он читал свои стихи, написанные в мирное время. Мне Они нравились. мне казалось, что нет войны. и что я с моими друзьями прыгаю в вечернюю, спокойную речку и плыву, плыву. чудный закат отражается в воде, ива полощет свои ветви…
Алексей положил руку мне на плечо и уснул. А Николай долго не МОГ УСНУТЬ, ЗАБОТЛИВО поправлял МОЮ ПОСТЕЛЬ.
— Как я рад, что удалось тебя спасти… — негромко говорил он. — Там, в гестапо, были наши люди, ты поняла, наверное?
— Переводчик?
— Да — да… спи, Катюша. Я хочу, чтобы ты отдохнула. Я разговариваю с тобой… просто чтоб ты чувствовала, что я рядом. Закрой глаза и спи…
Я закрыла глаза. Голос Николая, ровный, размеренный, убаюкивал меня:
— Ты будешь жить, Катюша… Будешь жить. Вот увидишь… Вспомни меня тогда.
Потом Николай стал читать стихи, и я уснула.
Утром Николай и Алексей повели меня умываться.
— Умываться? — не поняла я.
— А как же! — ответил Николай. — И делать зарядку! Дух надо крепить!
Для меня уже было приготовлено ведро воды в закутке между бараком и каменной стеной.
Самое трудное было мыть ноги, покрытые болячками.
После «водных процедур» почувствовала себя бодрее.
Через несколько дней во двор лагеря — распределителя въехал черный фургон. Мне и еще двенадцати заключенным велели собираться. Алексей с Николаем тоже были вызваны.
— Хорошо, что едем вместе! — сказал Шуть. — Ты еще такая слабенькая, мало ли что в дороге случиться может.
Поехали. Это была настоящая пытка — трястись в жестком фургоне во мраке, в духоте.
— Алексей, ну‑ка, устроим колыбельку. Катюша, клади голову на мои колени. А ноги Алексей подержит.
Улегшись на руки товарищей, я почувствовала облегчение. Дорожные ухабы перестали встряхивать мои внутренности, как раньше. но дышать было все трудней и трудней.
— Послушайте! — забарабанил Николай по железной перегородке. — Здесь беременная, она сознание теряет. Дайте ей глотнуть воздуху.
Никакого ответа. Машина продолжала путь.
— Эй! — закричал Николай во весь голос. — Умирает человек! Остановите машину!
Отодвинулось маленькое окошко, и охранник заглянул к нам. Увидев, что заключенные поддерживают мое безжизненное тело, охранник дал команду, и машина затормозила.
— Дыши, дыши, Катеринка! — сказал Николай, усаживая меня на зеленую травку рядом с дорогой. — Дыши полной грудью!
— Дышать только беременной! — крикнул охранник. — Остальным сидеть в машине!
— Я сейчас! — крикнул Николай и бросился к женщинам, торгующим у ДОРОГИ.
Не успел охранник опомниться, как Николай уже протягивал мне ДВА недозрелых яблочка.
Снова поехали.
Некоторое время Алексей и Николай говорили о чем‑то своем. И вдруг до меня дошло, что Николай дает какие‑то наставления другу.
— Разве… разве ты не будешь с нами? — удивилась я.
— Нет, Катюша, — признался Николай. — Меня с вами разлучают. В Краматорске.
— Как же я буду без тебя? — сказала я. — Я не хочу без тебя! Я не хочу в Сталино.
— Не волнуйся, Катюша, все будет хорошо. Алексей будет с тобой.
Николай целовал мои волосы, лоб, руки:
— Поедешь в Павлодар, к моим. Расскажешь обо мне. Но я не умру, нет, я буду жить долго. Я еще напишу о тебе поэму. Ого — го, сколько я еще сотворю!
Комок подступал к горлу, я готова была разрыдаться.
— Краматорск! — крикнул в окошко охранник.
Машина остановилась. Открылась дверь:
— Шуть! Выходи!
Николай, как будто не слыша, продолжал гладить и целовать мои волосы.
Немец торопил:
— Быстро! Быстро!
— Иду… — задумчиво сказал Николай, не двигаясь с места.
Подошел еще один немец:
— Что такое?! Немедленно выходи!
Николай наконец поднялся, спрыгнул на землю. Когда дверь стали закрывать, он отодвинул рукой охранника и просунул голову в щель:
— Скажи моим, Катюша, что я принял смерть достойно, не склонив головы. Прощайте, товарищи! Алексей, не забывай о Кате, прошу.
Николая отшвырнули прочь.
Загудел двигатель.
Сквозь железные стенки до нас донесся удаляющийся крик нашего друга:
— Бейте немцев! За все наши несчастья и за наши слезы — бейте немцев!