Вернулась.
— Послушай, пан, — сказала, — ты хороший человек. Раз уж дал нам картошки набрать, дай и сварить ее. Вон женщина готовит, совсем близко. Я быстро обернусь, а?
Пан заколебался, но женщины не отступали:
— Сказал «а», так чего там… Отпусти сварить!
— Ладно… сегодня… последний раз, больше не просите.
Когда я подошла к хозяйке, та как раз подбрасывала уголь в печку. Я объяснила, что мне от нее нужно. Она молча налила воды в большой казан, поставила на свободную конфорку и ушла.
Вдруг позади меня послышались шаги. Я обернулась: ко мне торопилась Аня.
— Катя! — сказала она. — Я уговорила, чтоб и меня отпустили. Помочь.
Приход Ани осложнял положение.
— Я Знаю, — зашептала она. — Я Вижу, что ты собираешься сделать. Я хочу с тобой! Не оставляй меня!
Я Не знала, что делать. как быть?
Аня вцепилась в меня.
— Я С тобой! — сказала она. — уж если убьют, то пусть вместе.
— Хорошо, возьми мешок картошки и иди за угол.
Аня пошла. В это время конвойный помахал НАМ издалека, чтоб возвращались. Аня жестом дала ему понять, что скоро вернемся. Скрылась за хатой. Я неторопливо пошла следом. А там уже обе Припустили бегом. Мы Должны были уйти как можно дальше, пока «варилась картошка» и за нами не бросились в погоню.
Как ни странно, то, что аня решила бежать со мной, во многом Облегчило положение.
Мы Старались продвигаться вперед, не заходя в села, чтоб избежать встреч с людьми. когда же это не удавалось, мы принимались разыгрывать такие ссоры, что приводили встречных в замешательство.
— Вы Только посмотрите, какая у меня сестра дура! — Кричала Аня. — У нас всю картошку вырыли, а она, сонная тетеря, уши развесила!
— Сама ты тетеря!
— Я Тебе дам «тетеря»! — Кричала Аня. — Я Тебе за «тетерю» все волосы повыдергаю!
Иногда обращались с просьбой:
— Вы НЕ МОГЛИ БЫ поменять картошку на соль и хлеб?
Одна женщина, завидев нас, всплеснула руками:
— Вы‑то зачем тут бродите? Хотите, чтобы в Германию забрали? Немцы отступают и всех на пути подбирают.
На большаке пыль столбом. Днем и ночью дорога была запружена людьми, которых немцы гнали в рабство. По обочинам дорог стояли танки, минометы, пулеметы.
Днем мы отлеживались в кукурузе, питались сырой свеклой, кукурузой. А ночью пробирались к своим, переползая дороги, минуя немецкие укрепления.
Наконец вышли в поле. Справа вздымались большие насыпи. Посреди поля то там, то здесь росли молодые деревья.
Над головой летели снаряды, грохотало справа и слева. Идти я уже не могла, совершенно ослабла. аня чуть не силой заставляла, уговаривала идти дальше, иначе конец! И Мы снова ползли, отлеживались, шли, укрывались в окопах, шли опять…
И вот настало утро. это утро мне не забыть никогда. солнце поднималось из — за насыпей в голубоватой дымке. Я Услышала крик!
— Брат! Родненький!
Это Аня крикнула. И бросилась бежать.
Я увидела бойца, накрытого плащ — палаткой. Он стоял у дерева. Увидев бегущую к нему Аню, боец от неожиданности крикнул:
— Ложись!
Но Аня Бросилась ему на шею:
— Родненький ты мой! Как же мы настрадались! Мы из лагеря Убежали, из Сталино.
Нас привели в село, первое за Макеевкой. Кругом были наши Танки, машины, полные солдат. на улицах группами стояли женщины и мальчишки и что — то оживленно и радостно рассказывали бойцам.
Нас посадили за стол, налили миску жирного борща. Я Потянулась за хлебом, но старый боец остановил меня и сказал:
— Катюша, доченька! Нельзя тебе это. Ты слишком долго голодала, истощена, плохо тебе будет от такой еды. пойми, ведь не жалко…
Старик отобрал хлеб и отодвинул от меня миску с вкусно пахнувшим борщом. Я Заплакала.
Мне дали несколько сухарей.
Проснулась от необъяснимого кошмара. Болела голова. Незнакомые люди хлопотали вокруг меня. Признавала одну Аню.
Первые дни у наших были днями неописуемого душевного потрясения, перелома. Я целыми днями спала. Будили, я ела и снова ложилась спать.
Я видела перед собой бойцов, их приветливые лица и не могла поверить, что все страшные мытарства кончились, что прошло время тяжких испытаний в жандармерии, гестапо, в концлагере. какое — то оцепенение охватило меня, я не могла поверить, что среди своих.
Как напуганная улитка, я вся сжалась и никак не могла расслабиться.
Меня не раз спрашивали:
— Ну, рассказывай…