В Лос — Анджелес прилетел продюсер Ли Дейвис и попросил меня озвучить фильм закадровым текстом. Организовал просмотр.
Приехали, начали смотреть. Какие‑то скучные интервью, мой затылок. И вдруг, как гром среди ясного неба, — Аня и Маша резвятся на траве в Центральном парке. У Наташи перехватило дыхание. Я почувствовал, как внутри нее сжалась невидимая пружина. А следом — новый удар. Между делом Давыдов вставил эпизод, когда я звоню в Москву и разговариваю с дочками. Ему необходимо было показать, что сам ведущий мечется в сомнениях и не знает, вернуться ли ему на родину или закрепиться в новой стране. Наташа смолкла. Напряжение в зале было такое, что даже Ли растерялся. Перевод его больше не интересовал. Так в глухой тишине картина и добежала до своего логического конца.
В последних кадрах фильма ведущий (то бишь я) носится по улицам Лос — Анджелеса — все отчаяннее и быстрее, пока его автомобиль не упирается в тупик. Всё. «The End». Конец.
…Мой гардероб поместился в двух чемоданах, книги пришлось завернуть в полиэтиленовые мешки, предназначенные для мусора. Загрузив старенький «шевроле», я выехал со двора. Надо было где‑то отсидеться и зализать раны. Мне пришел на ум мотель, в котором когда‑то останавливались Вера и девочки. Не символично ли это?
Ну что ж, в мотель так в мотель. Прибавив скорость, я направился на улицу Фэйерфакс.
Часть вторая
Мотель съедал тридцать пять долларов ежедневно. Значит, в месяц на проживание уйдет тысяча! Многовато.
Я купил газету и стал внимательно просматривать объявления. Мне повезло. Я наткнулся на «чистую и уютную» комнату за четыреста пятьдесят долларов в месяц, тут же созвонился с хозяйкой и, не откладывая в долгий ящик, перевез свой скарб на новое место, в город Санта — Монику.
Хозяйка была старенькая и очень хмурая. Оглядев меня с головы до ног, она заметила, что я произвожу впечатление серьезного человека и вряд ли буду приглашать шумных гостей, особенно девушек.
— Они все больны сифилисом! Я покажу газету. Статистика ужасающая!
Хозяйка эмигрировала из Испании, была глубоко религиозной и потому распущенный американский образ жизни категорически не принимала.
На кухне мы едва могли развернуться. На полках, столиках, табуретках, на полу и под потолком — кругом были нагромождены пакеты с продуктами. Даже холодильник старушки был так забит, что даже крохотный стаканчик йогурта невозможно было втиснуть. Старушка явно готовилась к длительной осаде. Или боялась землетрясения.
— Доплатите еще четыреста, и я буду вам готовить! — предложила она.
Я вдохнул мертвящий запах ее блюд, отдающий формалином, и вежливо отказался.
Санта — Моника называется городом, но это часть большого Лос — Анджелеса.
Главная магистраль города, бульвар Санта — Моника, тянется от Тихого океана, затем проходит по городу Беверли — Хиллз, пересекает город Голливуд и упирается в деловой центр Лос — Анджелеса. Весь этот путь расторопный водитель может покрыть за полтора часа.
Мне захотелось на Васанту, просто взглянуть на знакомые окна. У входной двери лежали опавшие листья. Почтовый ящик топорщился кипой писем. В доме ни единого огонька, ни малейшего движения. Где же она?
Чтобы чем‑то занять себя, я решил привести в порядок старые московские записные книжки. Я принимал это как лекарство, надеясь, что прошлое даст мне возможность хотя бы на какое‑то время прийти в себя. Я листаю полосатые голубые листочки и уношусь мыслями в другое время, в иное пространство…
…Мне подмигивает полковник в отставке, руководивший одним из отделений Бюро пропаганды советского кино, он отчаянно жмет педаль акселератора и приговаривает: «Больше скорость — меньше ям! Все инструкции к …ям!» И трясет меня по разбитым дорогам Донбасса на очередную творческую встречу.
…Вот подлетаю к Москве. Город лежит под бурым колпаком смога. Большое видится на расстоянье. Большая беда… какой — нибудь Влюбленный юноша топчется сейчас у метро, ожидая девушку. знает ли он, что ядовитое облако покрывает город и тайно травит его?
…Вот История человека — невидимки, способного видеть то, что от Него скрывают. Сколько грязи, сколько предательств! Каково Богу терпеть грехи человеческие?
…Ночная дорога. Свет фар освещает труп собаки На обочине. У Веры на глазах слезы: «Ты видел? Она еще виляет хвостом. Ее раздавили, а она…» Голос ее срывается, она не в состоянии говорить.