А вот и Джон Холл, врач-самоучка и по совместительству мой зять. Он сосредоточенно осматривает меня, потом поджимает губы и поглаживает бороду. Я знаю, о чем он сейчас думает: о том, что мне осталось уже совсем немного; во всяком случае, вряд ли я доживу до утра. Джон не станет вносить записей о болезни тестя в свои дневники. Обычно он лечит тем, что дает слабительное и пускает кровь, ведь большинство его пациентов — сэр Такой-то, леди Такая-то, милорд Такой-и-Сякой — страдают от похмелья и неумеренности в еде. О таких же вещах, как болезнь его тестя, не принято говорить вслух: ведь мастеру Шекспиру было дано познать мир, и он запечатлел его на бумаге под диктовку своей богини.
— Пьесы, говорите? Он писал пьесы?
— Да, пьесы. Сначала в них было много цветов, любви и звонкого смеха, или же это были исторические хроники, правдивое повествование о становлении порядка в Англии. Ну а потом он начал размышлять о том, что сам он называл «злом».
— Злом? В смысле, о пороках?
— Нет, не о пороках, потому что пороки, по его мнению, порождаются самими людьми и могут быть исправлены. Мастер Шекспир думал о том, что огромное белое тело всего мира охвачено болезнью, насланной откуда-то извне безо всякой причины, и излечить эту хворь невозможно. И еще он думал о том, что любовь не только не может нас исцелить, но часто сама становится приманкой для этой заразы. Кажется, он утверждал, что мы все отравлены изначально.
— И как он это доказывал?
— О, он создавал пьесы о великих людях, которые оказывались бессильны перед лицом зла. Это были или хорошие люди, обманом завлеченные в роковые сети, или же просто безвольные слабаки, размахивающие кулаками. Еще это могли быть те, кто сам воплощал этот недуг, бунтовщики и злодеи, разрушающие государство. Хотя далеко не всегда речь в этих пьесах шла о государстве; иногда мастер Шекспир вспоминал и о браке.
— Он был счастлив в браке?
— Вообще-то, моя теща, как мне кажется, была ему хорошей женой, верной и преданной. А вот он ей изменял.
— Тише! Слышите, он что-то бормочет….
— Да, теперь уже осталось не много. Очень скоро он произнесет свои последние слова.
— А что, он был великим человеком? Может быть, нам надо эти слова записать?
…Дочь может преодолеть силы зла, сын — нет. Это не удалось ни Гамлету, ни Отелло, обоим моим сыновьям. Бедняжка Кейт Гамлет утопилась из-за несчастной любви[64]. Вода и непорочная девушка — вот оно, наше единственное искупление…
— Последние слова умирающих обычно лишены смысла.
Итак, доктор, вот мой итог.
Странное дело, но мне вдруг передалась болезнь моего брата Гилберта. Это было на сцене. Давали «Гамлета», я играл Призрака и как раз, как и полагается, обличал замогильным голосом своих убийц. И вдруг (об этом мне рассказали уже потом) со страшным криком повалился на пол, на губах у меня появилась пена, и я начал биться в судорогах. Зрителям это понравилось, они нашли мою игру, очень убедительной.
То, что происходило со мной потом, принесло театру мало пользы. Я постоянно забывал текст, чувствовал себя разбитым и усталым, наплевательски относился к своим обязанностям, скандалил по любому поводу, ненавидел, потом любил, потом снова ненавидел… Однажды я удивил самого себя, помочившись среди бела дня на улице близ Уайтхолла. Три ночи «подряд я просыпался, одолеваемый таким навязчивым желанием выпить эля, что выскакивал полуодетым из дома и принимался барабанить в дверь хозяина „Трех бочек“. Я снова стал посещать бордели. И вот как-то раз в Кларкенвеле увидел…
Внешне она не казалась больной, вот только ее некогда золотистая кожа изменила цвет и приобрела землистый оттенок. Ее груди обвисли, живот раздулся, черные волосы были всклокочены, а во рту не хватало двух передних зубов. Мы глядели друг на друга, и в ее глазах я увидел себя — свои сильно поредевшие волосы, опухшее, ничего не выражающее лицо, расстегнутый для большей свободы тела камзол… Я покачал головой, чувствуя какое-то удовлетворение: мы оба были наглядным примером того, насколько прогнил весь этот мир. И потом я сказал то, что уже давно не давало мне покоя:
— Надо полагать, это подарок от него, не так ли?
Она молча потупилась. Значит, нам всем троим было суждено страдать от «французской болезни». Но эти двое уже сделали свое дело. Consummatum est, erat. Итак, свершилось. Я больше не мог заниматься с ней любовью. Но когда я уходил, мне так хотелось разрыдаться, оплакивая поруганную врагом красоту… И наверное, я так бы и сделал, но слез больше не было. Я должен увековечить эту смуглую величавость, будь она проклята.
С ней я больше не спал, у меня были другие. Джоан, Кейт, Мэг, Сьюзан, Марджери, Зубок, Самсон, Мулатка… Я набрасывался на них как одержимый. А еще я сорил деньгами направо и налево, тратил много и чаще всего не задумываясь — купил дом в Блэкфрайарз, красный мадьярский плащ, большой запас солода, пай в несуществующем предприятии, лошадей (в том числе одного арабского скакуна) и камзол, расшитый стекляшками. В Стратфорде я громогласно заявил о своей неподражаемой гениальности, а в тот вечер в трактире, во время пирушки с Беном и Дрейтоном, крикнул, что я — Бог… Вошедшая в меня богиня была непоколебима: она открыла мне все эти ужасные острова, но при этом продолжала оставаться моим штурманом. Знаешь, Хоби, ты был прав: те далекие страны, о которых ты рассказывал мне в детстве, те диковинные птицы, говорящие плоды и люди с тремя ногами — они действительно существуют; ты не врал.
…У вас есть вопросы? Вам хочется знать, откуда все это исходит, кто на самом деле говорит? Нет, леди и джентльмены, никакого самозванства здесь нет. Смерть приходит для того, чтобы разрушать, и ее не могут остановить никакие стены. Мне плохо, я устал и истосковался по своему Востоку. Уходите. Вы обступили меня, но ваши лица передо мной словно в тумане…
Ну и в чем же ваше преступление?
Любовь, любовь, все дело только в любви… Знаю, это не очень умно. А еще Фатима… В конце лекции я раздам вам по экземпляру этого сонета. В этой игре нельзя победить, ибо любовь являет собой вечный порядок и одновременно становится и мятежницей, и разрушительной спирохетой. Так давайте же не будем вести беспредметных разговоров о слиянии душ, ведь существуют же двойные звезды — две сферы, которые независимо друг от друга движутся по одной орбите… Это все плоть, и плоть решает все. Литература является лишь эпифеноменом деятельности плоти.
А как насчет крови?
Вечером солнце заходит на западе, а утром восходит на востоке. Он отправил свою кровь на Восток. Я его кровь. Мужская линия прервалась на Западе, так что вполне закономерно, что она продолжится на Востоке. Не надо никого звать, со мной все в порядке. Просто мне нужно немного отдохнуть.
Предмет обсуждения?
Дубки, трости, игра в кости, Маккавеи, лидийский музыкальный лад (такой томный и сладострастный), дикий северный гусь или белая казарка, круглые окошки-розетки, правительство, охваченная огнем цитадель и пылающее здание сената, Буцефал, Антилегомена, материнское воскресенье, тропики, Уоппинг, ботфорты милорда, кальцеолярия, продажные мальчики, дикий бадьян, нервный тик, Антиподы, Врата Баба, Фидесса, юнга Раттлин, Тейлайсин, мертвая голова для алхимиков, решетки, подземелья, жаворонок, Таумаст, темные глазницы Лондона, Gesta Regum Anglorum, мирмидоняне, честное поведение, золотая девица, виноградарство, покойная королева (пчелка, лужайка, шахматы, скамья, царствование), арочные своды, грошики, морская лисица, а еще морская свинья и морская пустыня, сигмоидальная кривая, количественные числительные и осязаемость.
И чего бы вам хотелось сейчас?
Ничего. Совсем, совсем, совсем ничего. Не сейчас. И никогда.
Ваше последнее слово. Самое, самое, самое, самое последнее слово.
Ваша светлость.
64
Когда Шекспиру было шестнадцать лет, неподалеку от Стратфорда случилось происшествие. Незамужняя девушка Кэтрин Гамлет утонула в реке Эйвон, и из-за подозрений в самоубийстве ей было отказано в церковных похоронах. Возможно, Кэтрин стала прототипом шекспировской Офелии.