Не то чтобы Женя и вправду принца искала, но хотелось, чтоб как в кино, чтоб сердце вздрагивало и дыхание перехватывало. Так мама говорила – «чтоб мы жили, как в кино».
Мамы не стало, когда Жене было четырнадцать: зимой, в гололед, поскользнулась – и виском о гранитный постамент, на котором до сих пор виднеются щербины от осколков и полустертая стрелка с едва заметной кривой надписью «бомбоубежище». Бабушка плакала: да как же это, блокаду пережили, войну пережили, Женечку-красавицу почти вырастили – и на тебе!
Впрочем, классической красавицей Женя не была. Хорошенькая, кудрявая, пухленькая – в школе ее звали «Пончик». А она ни капельки не расстраивалась, Пончик так Пончик. Мальчикам нравится. Вон сколько желающих «портфель донести». То в кино зовут, то на танцы.
Может, надо было сразу после школы замуж выходить? Но бабушка – она после похорон единственной дочери не прожила и полугода – перед смертью все твердила: учись, внучка! Когда Женя поступила в университет – пусть не в Московский, но Ленинградский ничуть не хуже, – она думала, как гордилась бы бабушка, и старалась, старалась, старалась. После детдома ей, как полагалось, выделили комнатку в коммуналке, вот эту самую, с соседкой Валей. Стипендии хватало разве что на макароны и серый хлеб, и Валя, у которой и самой-то золотых гор не было, частенько подкармливала «сиротку». Но ведь выучилась, справилась!
Диплом экономиста Женя получала в седьмую годовщину бабушкиной смерти, день в день. И – как в память о ней, о ее словах «настоящий мужчина должен носить форму» – пошла работать в воинскую часть. Поближе к «настоящим мужчинам».
На деле все оказалось не так романтично. Нет, Женя ни капельки не жалела о своем выборе: мужчина в форме – это… это правильно. И работа ей нравилась. И ухаживали за ней не меньше, чем в школе и университете. Но сердце все не вздрагивало, и дыхание не перехватывало.
Чайник задребезжал крышкой, грозя залить старенькую электроплитку – Женя отыскала ее на нижней полке шкафа три, нет, почти четыре года назад, устраиваясь на первом в жизни рабочем месте. Надо же, когда это она успела чайник поставить, ведь домой собралась.
Женя привычно заварила чай, вдохнула запах и зажмурилась от удовольствия. Чай был настоящий английский, в красивой жестяной коробке с хитрой двойной крышкой. Коробку подарил майор Виктор Петрович. И печенье, что вкусной горкой красуется в фарфоровой мисочке, ее любимое курабье – тоже.
Она повертела в руках чайную коробочку и вздохнула. Наверное, надо было ему обратно все отдать, но и коробка уже початая, и от печенья половина осталась.
Надо же, как глупо все вышло! Потому и домой не хочется, там Валя пристанет – расскажи да расскажи. А чего рассказывать! Женя его, майора, и всерьез-то никогда не воспринимала – он ведь старый! Ну… то есть… не то чтобы старый, ей и самой уже не семнадцать лет, но ему-то чуть не сорок! Вдовец, да еще с двумя мальчишками-погодками. Ну да, по три раза на дню норовит в ее кабинет заскочить, подарки всякие приносит вроде этого чая, в театр приглашает. Ну и что? Одинокий мужчина, скучно ему, почему бы не поболтать с красивой девушкой? Разве она против?
Вот и доболталась.
Вчера Виктор Петрович пригласил ее на ужин. К себе домой. Евгения уж теперь ругмя себя ругала, разве можно взрослой девке быть такой дурой – даже приглашение домой ее не насторожило: что такого, там же дети. Тем более, не совсем уже и дети, подростки, младшему двенадцать, старшему тринадцать, большие уже.
Но Виктор Петрович сразу выставил мальчишек в детскую, и ужинали они вдвоем. Хозяин рассыпался перед гостьей мелким бесом: шутил, подкладывал кусочки повкуснее, подливал «Мукузани», гусарствовал – мол, жаль, шампанского не успел купить, вот бы сейчас из туфельки выпил…
Очень романтично.
После очередного тоста, едва утерев жирные губы, Виктор Петрович вдруг властно привлек Женю к себе. Она некстати подумала, что от ладони на блузке останется пятно, и – откуда и силы взялись – сумела бравого кавалера оттолкнуть:
– Вы чего это?
– Ты чего, дурочка? – возмутился кавалер. – Я тебе все на блюдечке с голубой каемочкой, а ты?!
Схватив сумочку и плащ, Женя пулей выскочила из майорской квартиры. Дома она проскользнула в свою комнату тихонько, чтобы не услышала Валя – ей ведь непременно надо знать, как свидание прошло. А рассказывать не хочется. Вот совсем не хочется. И сегодня точно прицепится. Лучше уж в кабинете посидеть, чаю с курабье попить, потянуть время.
В дверь тихонько постучали:
– Разрешите?
Два солдатика принесли позднюю почту. Один остался в коридоре, другой робко остановился у Жениного стола с тощенькой пачкой в руках: газеты, служебные письма, циркуляры. Коренастый, белобрысый – почему-то от армейской короткой стрижки у них у всех торчат уши, подумалось Жене – странно трогательный. Пока Женя разбирала почту и расписывалась в приходной книге, он делал равнодушное лицо, а сам все косился на мисочку с остатками курабье и сглатывал слюну.