Мы добрались до хозяев дома: я кисло улыбался, Жюстина шамкала ртом.
Главное - дождаться музыки, толпа перестанет тесниться вдоль стен. Оркестр, будто услышав мои мольбы, гнусаво затянул полонез. Дамы и их кавалеры отправились танцевать. Мы же пристально оглядывали гостей.
Жюстина незаметно толкнула меня иссохшим локотком в бок, я оглянулся. На фоне темного прямоугольника распахнутых дверей возникла фигура в серебристо-сером плаще. Едва заметное движение белых рук - и капюшон откинут. Очень темные волосы, и кожа, будто дорогой фарфор. Гладкая, белая, матовая. Она притягивает, манит к себе. Лицо кажется прекрасной венецианской маской, которую мастер еще не успел украсить золотыми узорами. И на ней провалы прорезей - глаза. Гостья вошла неторопливо, почти равнодушно. Кому-то любезно кивнула. Подала хозяину дома руку, что-то сказала хозяйке. На лице написано вежливое: «все равно». Неспешно прошла вдоль стены. Поздоровалась с гостями. Многих назвала по имени. Поворот головы. Она увидела Жюстину, и что-то дрогнуло в ее лице-маске. Так сразу и не разобрать, что за выражение- то ли грусти, то ли горечи.
- О мадемуазель Жюстина! Моя матушка столько о вас рассказывала!
Я взглянул на свою спутницу. Такого лица я не видел у моей старой девы никогда. Изумление, потрясение, шок были на ее лице. Слезы стояли в глазах…
- Как ты похожа на нее, - бормотала она, - как похожа…
Оба дамы были потрясены встречей. Вновь прибывшая графиня устремилась к нам, уселась рядом с Жюстиной. Радость встречи, казалось, поглотила их. А я изучал нашу новую собеседницу. Платье, несомненно, траурное, но ткань - дорогая, изысканный крой. Оно скорее подчеркивает, чем скрывает прелести фигуры. Темные волосы аккуратно убраны, блестят при свете свечей. Глаза, оттененные роскошными ресницами, похожи на черные колодцы, живущие собственной таинственной жизнью. При взгляде на них казалось, что свет не достигает их, лишает обычного блеска. Но иногда, как бывает и в самом темном лесном омуте, там мог сверкнуть лучик света. Отразиться от поверхности и только подчеркнуть его бездонность.
Мягкие розовые губы улыбались Жюстине. И я остро чувствовал, что эта улыбка предназначена только ей, настолько она была тепла и ласкова.
Не утерпев, я пододвинулся ближе. Незнакомка вздрогнула, отреагировав на мое движение. Она подняла глаза, дотронулась до прически, и тут я снова ощутил тот самый аромат, который подарил мне столько волнующих минут. На этот раз он был не такой сильный, скорее нежный намек, сладкое воспоминание… но его было достаточно, чтобы голова наполнилась туманом.
Жюстина, будто спохватившись, суетливо представила меня графине N, Полине. Она улыбнулась, чуть наклонила голову, протянула руку. Я неторопливо взял маленькую ручку, ощутил нежность белой кожи, тонкость пальчиков, и наконец склонился для поцелуя. Губы коснулись кисти. Нежнейший шелк, робость первого прикосновения и… все тот же восхитительный аромат, исходивший от руки этой необыкновенной женщины. Не притирания и другие женские ухищрения – сама ее кожа источала этот запах счастья. Я будто окунулся в него, забывшись на мгновение… яркие видения посетили мое сознание. Летний жаркий полдень, теплая, нагретая солнцем земля и счастье. Счастье от чего-то такого, чего я еще не вижу, но обязательно увижу через мгновение…
- И как вам нравится этот милый городок? - услышал я над собой голос Полины. Его тембр не вполне соответствовал ее поразительной внешности. Он был с бархатистыми нижними нотками, как будто его обладательница понижала его специально для вас, чтобы сказать нечто интимное. Легкая дрожь пробежала по моей спине от этого необыкновенного голоса. И я впервые почувствовал, что могу рассказать его обладательнице самые сокровенные вещи, страшные тайны, и чувствовать себя совершенно счастливым.
Но вместо этого я просто галантно пробормотал что-то обыденное - мол, городок очень не плох, но с ее появлением он станет просто раем. Она ж в ответ снисходительно улыбнулась.
И с того вечера графиня стала третьим участником нашего язвительного кружка.
Казалось, что они с Жюстиной были просто созданы быть подругами. То же ехидство, та же нетерпимость к глупости. Полина легко переняла манеру моей старушки называть окружающих их женщин «курятником» и относиться к ним с легким презрением. Их обеих забавляли жеманные манеры и писклявые голоса. Впрочем, с мужчинами было не лучше. Когда очередная жертва, привлеченная необычной внешностью Полины, подходила пригласить на танец, она с совершенно непроницаемым видом окидывала бедолагу таким взглядом, что мы с Жюстиной сотрясались от внутреннего хохота. Затем опускала свои глаза и тонким, совершенно несвойственным ей жеманным голосом уверяла, что она все еще в трауре по своему покойному супругу. Лицо кавалера вначале вытягивалось, затем принимало скорбное выражение, как и требовали приличия, но в нем сквозило легкое недоумение. Ведь он же явно видел, как она весело проводит время, и подумать только - с кем?! Со старухой и прескучнейшим субъектом – мной.