Постепенно Полина привыкла ко мне. Жюстина уже не была единственным мостиком между нами. Я знал, что она любит гулять, любит природу – единственное настоящее в этой жизни, как она любила говорить. Может часами сидеть и молчать, глядя на какую-нибудь речку. Узнать же эту необычную гостью ближе мне мешала… ночь. Ведь ночь - это время для жизни (светской и салонной), а не для простых радостей жизни.
Чтобы не потерять хрупкой ниточки возникшей дружбы, я даже вспомнил те уроки музыки, которые я когда-то брал. И Полина опять удивила меня. Она экзаменовала мои способности со счастливым любопытством ребенка. Ее не влекли салонные колоратурные пьесы, но вот некоторые простые итальянские песни, хоть и с немалым трудом я подбирал на клавесине специально для нее доставляли ей настоящую радость. Хотя было что-то странное в исполнении этих мелодий на клавесине, инструменте, звук которого отливал металлом.
Но она не возражала. Напротив, Полине нравилось, когда я подбирал и пел, а она подсказывала мне слова, мелодию. Сама же ни разу не пела.
Наши отношения становились все более и более странными. Она входила ко мне без доклада около 11 вечера. Могла придти счастливой, могла не в духе и совершенно этого не стесняться. Молчать, кутаться в шаль. Спросить бокал вина, попросить рассказать ей что-нибудь о моих странствиях, или что-либо спеть. В один особенно дождливый вечер, когда казалось, что весна играет с нами мерзкую шутку и притворяется зимой, Полина почти два часа просидела в моем кресле. Молча, задумавшись о чем-то. Я сидел напротив нее и наблюдал за ней. Как тени бегают по ее лицу, меняя его. Она подняла на меня свои глаза, усмехнулась и встала. Подошла к окну и стала выстукивать пальцами какую-то мелодию. Наконец, я услышал…
Бархатный голос очень медленно и тихо напевал старинную песню о любви. Я немедленно устроился за инструментом, клавиши подхватили мотив. Полина слегка вздрогнула, но петь не перестала. Напротив, ее голос будто обволакивал металлический звук клавиш. Тот начинал обретать объем, теплоту, краски. Наконец замер последний звук. Я поднял руки от клавиш и подошел к ней. Она даже не шевельнулась. Мое лицо было хорошо видно в темном стекле. Я коснулся руками шали на её плечах, ласково поправил. И тут Полина обернулась. Ее глаза были так близко, что я не смог не заглянуть в них. И я пропал, пропал в этих омутах, колодцах, темной вселенной. Голова моя закружилась. Все дальнейшее мне показалось восхитительным сном. Ее губы, которых я касался, ее кожа, пахнущая счастьем, ее руки, обхватывавшие мою шею, тонкие пальцы, гладившие меня по волосам.
С той поры моя жизнь переменилась. Зная, о том, что мои чувства взаимны, я будто взлетел. Со мной это случилось впервые. И тогда я понял, что значит выражение «кровь закипела». Даже вампиры могут любить. И сердце, казавшееся мне просто пережитком прошлого, вдруг обрело самостоятельную жизнь. Оно то билось, то замирало, то проваливалось куда-то в неизвестность.
Я познакомил Полину с прелестями ночи. Она восприняла мой образ жизни, как забавное чудачество одичавшего в провинции аристократа. Но отнеслась с уважением. Она соглашалась на ночные прогулки, я показывал ей ночь такой, как она есть, с ее таинственной жизнью.
Мы были счастливы, но только одна мысль не давала мне покоя. Тайна моей особости мучила меня. Казалось, что именно это – единственная преграда, разделявшая нас, единственный секрет, который я таил от прекрасных глаз моей любимой. И вот однажды вечером я решился. Мой рассказ был путанным и нескладным. Но когда я закончил и поднял глаза на Полину, я был поражен. В них не было ни страха, ни отвращения. Только печаль, огромная, как море, тоска, обреченность. Она тихонько вздохнула.
- Твоя необычная природа не пугает меня. Я не считаю её за препятствие.
И она прижалась ко мне, окружив меня ароматом счастья. Этот запах по-прежнему странно действовал на меня, порождая все то же странное видение, но я так ни разу и не вспомнил его до конца … Оно обрывалось, не показывая мне главного.
Между тем, мое состоявшееся признание подействовало благотворно. Тревожные переживания закончились и открыли путь радостям любви. Я был абсолютно счастлив. Моя возлюбленная была совершенной. Она поражала и красотой плоти, и остротой ума, и нежностью чувств. В ее старом особняке была большая библиотека, а страстью к книгам мы болели одинаково. Однажды я застал ее там, за столом - с фолиантом огромной величины, полностью покрытым пылью. Пальцами в тонких перчатках, она переворачивала листы, сдувала с них пыль и пыталась разобраться в витиеватых строчках.