— Вы меня соблазняете, — тихо сказал он. — Черт бы вас побрал.
— А я и хочу соблазнить вас, — ответила она так же тихо.
— Вы слишком хороши собой.
Это прозвучало скорее как упрек, чем комплимент. Он стоял и не закрывал дверцу кареты, его высокая фигура была погружена в тень.
Да, если кто-то смотрит на них, разговоров не избежать.
— В соответствии с распространенным мнением женской части населения, вы тоже.
Он слабо улыбнулся.
— Весьма лестно.
Как будто он сам этого не знает. Она сказала колко:
— В качестве доказательства могу привести упорные авансы, которые выдавала вам на глазах всего общества у леди Харт.
— Теперь моя очередь спросить, ревнивы ли вы.
Удовольствия, прозвучавшего в его голосе, нельзя было не заметить.
Да. Но Мэдлин не хотела в этом признаваться. Единственное, что могло бы подействовать на него, это если бы она держалась с таким же бесстрастно-искушенным видом, как и он.
— Я это замечала, — пробормотала она. — Вполне возможно, что от подобного допущения ваша надменность сильно возрастет.
— Вы уверены?
Внезапно он заговорил приглушенным голосом, и можно было не сомневаться в истинном значении этого простого вопроса.
— Да, Олти, я уверена.
Голос у нее был гораздо более собранным, чем чувства, взвихренные всеми ветрами.
— Меня тревожит, что неизбежные последствия этого причинят вам боль.
Он так и не закрыл дверцу кареты, но и не сел в нее.
— Разрешите мне самой побеспокоиться об этом, — сказала Мэдлин с большим апломбом, чем чувствовала на самом деле.
Ее это тоже беспокоило, но не настолько, чтобы она передумала. Трогательно, что это беспокоит его, и это хорошее начало. Все стоящее в жизни сопряжено с некоторым риском. Деторождение не обходится без риска, но она не поменяла бы своего сына ни на какие сокровища на земле — или на небесах, если на то пошло.
— Вы опять можете войти в дом через вход для слуг. Я не стану проверять, заперт ли он, потому что сразу же поняла, что замки для вас не препятствие. Мои комнаты — вторая дверь справа на верхнем этаже.
Тут он усмехнулся, сверкнув полоской белых зубов.
— Мне нравятся женщины, в голосе у которых есть что-то командирское.
Он окинул взглядом ее фигуру, на мгновение с нескрываемым восхищением задержался на груди, потом снова перевел взгляд на лицо, и уголки его губ изогнулись в улыбке, которую можно было охарактеризовать только как греховную и обольстительную.
— Вы намерены, миледи, приказать мне лечь с вами и постель?
Когда он пускал в ход свой чувственный шарм, это сбивало с толку больше, чем его мрачная, нарочитая сдержанность. Она расправила юбки, чтобы отдалить необходимость отвечать, потом посмотрела ему прямо в глаза.
— Возможно. А вы подчинитесь?
Его улыбка стала шире.
— Возможно, да. Или возможно, нет. В любом случае я думаю, что вам будет приятно.
Нет, его беспечный взгляд на обольщение ей не подходит, но она хочет усвоить этот взгляд.
— Я на это рассчитываю, — сказала она, надеясь, что в ее голосе прозвучала суровая самоуверенность.
Тогда он закрыл дверцу, и через минуту-другую карета дернулась и выехала на улицу.
Глава 8
Переулок был мрачный, пустынный, и отмычка сработала прекрасно. Два щелчка — и он проник в темный тихий дом.
«Это неосторожно, неблагоразумно», — думал Люк, скользя до коридору, и если бы он не выдержал, стиснув зубы, испытания сегодняшним обедом, то ни за что не согласился бы на приглашение Мэдлин. Быть может, повлияло количество выпитого им кларета, но в этом он не был уверен. Ему казалось, что голова у него в достаточной степени ясная, хотя способность мыслить была, мягко выражаясь, слегка затуманена. Нет, дело было не в вине.
Дело было в ней: в ее шелковом платье цвета оперения чирка, с дразнящим кружевом на лифе, в ее темных, слегка миндалевидных глазах, которые с прямотой встретили его взгляд, и что еще хуже, в легком румянце на ее лице, появившемся, когда она сделала ему свое до смешного беспечное предложение.
Нужно устроить ей встряску, чтобы она обрела хотя бы в какой-то степени возможность рассуждать здраво.
Или заняться с ней любовью.
Конечно, у него были женщины после той ночи год назад, когда он уложил ее в постель. Он не был монахом, равно как и святым, и никогда не претендовал ни на то ни на другое звание, но ни одна из последующих связей — ни одна — не выветрила воспоминаний о ней.