Одна ночь. Всего одна ночь. Следовало забыть о ней. Видит Бог, он пытался. С тех пор он довольно легко уходил от других женщин, но это были скучающие, испорченные аристократические дамы, которым ничего не нужно, кроме парочки ночей легкомысленных, ничем не ограниченных удовольствий, совсем как и ему. Эти свидания приносили физическое удовлетворение, но ничего не значили для души.
Она была другая: не из тех женщин, которые отдаются с легкостью.
Проклятие. Ни один настоящий джентльмен не стал бы таким, образом сознательно ставить под удар ее репутацию. Быть может, это говорит что-то о его собственном характере, что он давно уже подозревал.
Он быстро прокрался вверх по лестнице, прошел мимо первой двери, а потом увидел полоску света под второй. Дверная ручка тихо повернулась в его руке.
Мягкий свет единственной лампы освещал ее роскошные формы, облаченные в богатый шелковый синий халат, ее волосы были распущены и падали серебристым водопадом на спину, к женственным изгибам бедер. Она стояла у окна, и штора выпала из ее рук, когда она резко повернулась с тихим возгласом, услышав, как дверь, щелкнув, закрылась.
— Я не слышала, как вы подошли.
— За пять лет сражений с французами в Испании можно приобрести определенные тактические навыки.
Он окинул взглядом женственную обстановку: стены, обтянутые светло-желтым шелком, цветочные пастельные тона, которые повторялись в рисунке толстого ковра, в бархатных узорчатых занавесях кровати; в углу стоял платяной шкаф в стиле королевы Анны. Как ни странно, ее туалетный столик не был загроможден: на нем лежала только расческа и стояло несколько хрустальных флаконов с духами, — но женщина, обладающая такой чарующей красотой, совсем не нуждалась в наборе косметики. Он повернулся и сказал прямо:
— Я еще могу уйти.
— Вы хотите уйти?
— Нет.
— Прекрасно. Для прославленного повесы вы весьма любезны. — Улыбка у Мэдлин была томная и, к несчастью, слишком притягательная. — Этот разговор мне кажется совершенно лишним, милорд. Я не невинная дева. Никакой разгневанный отец не будет требовать у вас удовлетворения, и никакого разъяренного мужа на заднем плане нет. Я не понимаю ваших оговорок.
Да, она не понимает. И они не совсем бескорыстны. Его оговорки касались не только того, что связь с ним неизбежно принесет ей дурную славу, но еще и его умения сохранять невозмутимость. «Не нужно обнажать свою душу», — резко напомнил он себе; она рядом, она полураздета, и это обрушилось на его чувства, вызвав самую примитивную мужскую реакцию, старую как мир.
Он может взять ее, и, видит Бог, он этого хочет.
— Хорошо, — согласился он с алчной улыбкой и медленно прошел по мягкому дорогому ковру, хищный, тортовый принять ее заверения. Может быть, думал он, она земная женщина в большей степени, чем можно судить по ее внешности…
Нет, сразу же поправился он, заметив, что губы у нее едва заметно дрожат. Он просто ищет для себя оправдания, чтобы можно было заниматься с ней любовью и не испытывать потом досадных укоров совести. Впрочем, в данный момент ему это было все равно.
— Прошло столько времени, — прошептала она, когда он остановился перед ней и, взяв ее за запястья, притянул к себе.
— После меня?
Он ревнует! Пропади все пропадом!
— Не надо вопросов. Поцелуйте меня.
Один год. Он не знал, почему мысль о ее воздержании воспламенила его, но тихий голосок, прозвучавший у него в голове, сказал, что в нем говорит чисто мужская страсть к обладанию. Эти слова вызвали у него слишком сильное волнение, и он не стал на них реагировать, потому что от ее близости и запаха цветов, исходившего от нее, он уже пришел в возбуждение.
— Это ваше первое приказание? — спросил он с ленивым безразличием, подняв палец, чтобы обвести им изящный овал ее лица. — Если так, я ваш покорный слуга.
Он опустил голову, сначала только коснулся губами ее губ, а потом погрузился в долгий, страстный поцелуй.
Она стиснула руками его плечи, и это было приятно.
«Я глупец». Он был уверен, что все дело в этом. «Ну и пусть», — думал он, целуя ее; их губы сливались с такой чувственной силой, что у него дух захватило.
Когда он оторвался от Мэдлин, она издала тихий протестующий звук, но этот звук превратился во вздох, когда он резко взял ее на руки, сделал три больших шага к кровати и положил ее на тонкие льняные простыни, уже открытые на ночь. Его пальцы метнулись к шейному платку.
— Простите мне мое нетерпение, но прошу вас, скажите, что у вас под пеньюаром ничего нет.
— Ничего.
Она потянула за пояс, и полы пеньюара распахнулись.