– Неужели ты не видишь, что происходит?! – закричала Хейд. – Ведь они все умрут!
– Ты ошибаешься, – с невозмутимым видом возразил Фаро. Он махнул рукой, в сторону кружившейся в танце толпы. – Неужели не видишь? Они уже и так мертвы!
– Все равно пусть остановятся! Заставь их остановиться! – закричала Хейд, дергая за прутья решетки.
Тут Тристан и Солейберт снова промчались мимо нее с неподвижными, точно маски, лицами.
– Но ведь они танцуют для тебя, – сказал Фаро. – Пока ты будешь на них смотреть, они будут танцевать.
– Но я не могу отсюда уйти! – в отчаянии закричала Хейд. – Я в темнице!
– Ошибаешься, – с мягкой улыбкой возразил Фаро. – Если ты посмотришь, что у тебя за спиной…
Хейд обернулась и замерла в изумлении. Там, где всего несколько мгновений назад находилась стена, теперь раскинулся широкий луг, ярко освещенный солнцем. А вдали виднелся хорошо знакомый ей холм. Снова обратив взгляд к залу, она увидела, что почти все танцоры теперь лежали на полу, и было очевидно, что они мертвые.
Хейд медленно попятилась от зарешеченного окна, и музыка стихла. Она все дальше отходила от окна, и фигура Фаро становилась все меньше. Но голос его звучал все так же отчетливо.
– Вот урок для нас всех, – говорил Фаро. – Тебе надо сделать выбор. Но ты должна знать: твой выбор отразится на судьбе других людей.
Внезапно Хейд ощутила под босыми ногами прохладную мягкую траву.
– Ты танцуешь или нет? – прозвучал чей-то голос совсем рядом.
Хейд подняла голову и осмотрелась. Но на лугу, кроме нее, никого не было. Она снова повернулась лицом к залу, но оказалось, что и зал, и ее каменная клетка исчезли, а на их месте возникли невысокие холмы и лужайки.
Хейд в изумлении осматривалась, но нигде не видела ни птиц, ни жужжащих пчел. Не видела ни одного дома и ни одного дерева. Она даже солнца на небе не увидела, хотя был ясный, безоблачный день. И здесь царила какая-то странная гнетущая тишина, которая казалась оглушительной.
– Эй, кто-нибудь! – крикнула Хейд.
Но ее крик не раскатился по широкому лугу, а тотчас же вернулся к ней и ударил эхом в лицо, будто она крикнула в пустую чашу. Хейд вздрогнула и, приложив руки ко рту, снова закричала:
– Эй, есть здесь кто-нибудь?!
Но на сей раз голос ее прозвучал совсем тихо, словно она не кричала, а шептала. Хейд в ужасе вздрогнула, и сердце ее бешено забилось, а голова закружилась, и все поплыло перед глазами.
Почувствовав, что ноги ее подгибаются, она опустилась на траву и обхватила колени дрожащими руками. В следующее мгновение она поняла, что совсем не может дышать и вот-вот задохнется. Судорожно хватая ртом воздух, она пыталась закричать, но не могла издать ни звука.
И никто не приходил ей на помощь.
Отправив Хейд отдыхать и вернувшись к Эллоре и Солейберт, Тристан вдруг понял, что ужасно устал и не сможет сейчас говорить о делах. Поэтому он ограничился тем, что предложил матери и дочери свое гостеприимство, и сказал, что им следует отдохнуть после долгой дороги. Женщины выразительно переглянулись, однако не стали возражать и, последовав за слугами, отправились на отдых, каждая в свою комнату.
С облегчением вздохнув, Тристан вышел во двор и тотчас же увидел Фаро, мрачного как грозовая туча.
– В чем дело, Фар? – спросил Тристан, приблизившись к другу. – Тебя что-то тревожит?
Фаро пожал плечами, потом проворчал:
– Да, пожалуй. Мне не нравится, что ты предаешь леди, милорд.
– Ты говоришь о леди Солейберт?
– Да, о ней. – Ноздри Фаро раздувались, и было очевидно, что он с трудом сдерживает гнев. – Она видела тебя с другой. С той, ради которой ты готов отказаться от ее руки.
– Да как ты сме… – Тристан в смущении умолк. Он понял, что будет лучше, если все объяснить другу. – Да, Фар, ты прав. У меня нет ни малейшего желания связывать свою судьбу с леди Солейберт. Я намерен обратиться к Вильгельму с петицией. Хочу, чтобы он освободил меня от этой навязанной мне помолвки.
– Ты желаешь другую, – отрывисто проговорил Фаро. – Ту, что являлась к тебе во снах.
Тристан с удивлением взглянул на друга:
– Фар, я тебя не понимаю. Ты гневаешься из-за того, что я желаю не ту женщину, которая свяжет меня родственными узами с Найджелом? Неужели ты желаешь моей смерти?
– Но ведь леди не сделала тебе ничего дурного.
– Да, верно. В предательстве Найджела Солейберт не виновата. Просто я решил…
– Решил уложить в постель ее сестру! – перебил Фаро, повысив голос. – И выставляешь это свое желание напоказ!
Тристану на мгновение показалось, что он ослышался. Неужели это говорил тот, кто долгие годы был его другом? Слова Фаро больно задели самолюбие Тристана, и он с угрозой в голосе проговорил:
– Берегись, Фар. Ты слишком много себе позволяешь.
– Я готов в любой момент повторить все, что уже сказал, мой господин, – ответил Фаро. – Возможно, ты этого не сознаешь, но между сестрами очень крепкая связь. И если ты причинишь боль одной из них, то другая без колебаний убьет тебя. Я беспокоюсь за тебя, неужели не понимаешь?
Тристан ненадолго задумался, потом проговорил:
– Что ж, я понял тебя, друг. И обещаю проявлять осторожность.
Какое-то время оба молчали, словно пытались осмыслить все ими сказанное. Наконец Фаро вновь заговорил:
– Твоя женщина обручена с Дональдом. И если Найджел узнает, что он в темнице, то разве он не пришлет за ней?
– Может быть, и пришлет, – в задумчивости ответил Тристан. – Но Найджел скоро узнает, что его требования ничего для меня не значат. Она не вернется в Сикрест.
– Я бы не был так уверен, мой господин, – пробормотал Фаро. Прежде чем Тристан успел возразить, он добавил: – А может, вместо нее отправить туда старшую леди?
– Возможно, мы так и поступим, Фар, – ответил Тристан с усмешкой. Он хлопнул друга по плечу. – Иди лучше спать. Завтра у нас много дел.
– Да, в самом деле, – закивал Фаро. – Доброй ночи, мой господин.
Тристан повернулся и тяжелой поступью зашагал к дверям замка. Фаро же в задумчивости прошелся по двору; он вовсе не собирался отдыхать, хоть и знал, что следующий день и впрямь будет нелегким.
Солейберт в одиночестве сидела в комнате, отведенной ей в Гринли. Глаза ее были сухими, но в груди все клокотало от сердечной боли. Перед ней то и дело возникала сцена, свидетельницами которой стали они с матерью, когда вошли в зал. Ее сестра и жених обнимались так страстно, что Берти поначалу глазам своим не поверила. К тому же они совершенно не замечали ничего вокруг, так что Эллоре пришлось повысить голос, чтобы привлечь их внимание. Неужели мать была права? Неужели Хейд действительно ее предала?
И почему сестра так странно выглядела? На лице ее были отчетливо видны следы побоев, а одежда – порванная и заляпанная грязью. Неужто путешествие в Гринли оказалось для нее столь тягостным? Берти оно показалось скучным и долгим, но ехать верхом было совсем не трудно.
А может, этот негодяй заставил ее идти пешком? Может, еще и избил? Берти заметила, что Хейд хромала, когда выходила из зала, а синяки и царапины тоже кое-что значили и могли бы о многом рассказать. Впрочем, побои могли быть нанесены ей не Тристаном, а Дональдом. Берти все еще не могла поверить, что сестра обручена с этим отвратительным уродом, хотя Эллора клятвенно заверила ее, что это именно так.
Не в силах усидеть на месте, Берти поднялась и принялась расхаживать по комнате, заламывая руки. Она приехала в Гринли с единственной целью – спасти Хейд.
И вот теперь не знала, от чего же ее спасать. Вчера все было предельно ясно, а сегодня… Сегодня ей уже казалось, что мать во многом права.
Берти подошла к окну и, выглянув, увидела Минерву, выходившую из дома с корзинкой в руке. Старуха подняла голову и посмотрела вверх, Берти показалось – на нее. Но Минерва прошла мимо, не обратив на нее внимания, хотя та помахала рукой в знак приветствия.