– Понимаю вашу озабоченность… Но я лишь исполняю поручение, данное мне окружным прокурором Московской судебной палаты…
Мои слова прозвучали, как мне кажется, вполне убедительно. К тому же это была чистая правда.
– Да, конечно, – согласился со мной окружной прокурор Бальц.
– Где сейчас пребывает Скарабеев? – спросил я.
– Где и положено, – немного удивленно посмотрел на меня окружной прокурор, – в тюремном замке.
И правда, где еще находиться потенциальному насильнику, клеветнику и шантажисту, как не под стражею.
– Кто вел предварительное следствие? – задал я следующий вопрос.
– Судебный следователь Николай Хрисанфович Горемыкин, – ответил Бальц. – Очень ответственный, честный и к тому же добрейшей души человек, насколько я смог в этом увериться. Знаете, я ведь в должности окружного прокурора совсем недавно, – доверительно добавил Владимир Александрович.
– А недавно, это сколько, позвольте узнать? – поинтересовался я.
– Завтра будет неделя.
Я посмотрел на Бальца с откровенным интересом. Весьма легкомысленно давать столь категоричное определение человеку после всего лишь неполного недельного знакомства. Я бы, например, поостерегся…
– Поздравляю, – произнес я.
– Не уверен пока, что есть с чем, – сдержанно отреагировал на мои слова прокурор Бальц и добавил: – Как по мне, так слишком много ответственности.
«Зато должность генеральская», – хотел было сказать я, но промолчал. И произнес единственное:
– Привыкнете…
– Как скоро вы желаете ознакомиться с делом? – спросил окружной прокурор.
– Немедленно, – не раздумывая, ответил я. – А иначе зачем меня принесло в Нижний?
Бальц понимающе кивнул и вызвал секретаря:
– Николая Хрисанфовича ко мне.
Через несколько минут, проведенных со стороны окружного прокурора в праздных вопросах: «Как доехали?», «Где остановились?» и «Как вам Нижний?» и с моей стороны банальных ответов: «Спасибо, хорошо», «В гостинице «Париж», «Впечатляет», в дверь кабинета постучали.
– Войдите, – громко произнес окружной прокурор Бальц.
В кабинет не очень ловко, как-то бочком протиснулся небольшого росточка старикан в поношенном сюртуке с орденским крестиком Святого Владимира Четвертой степени в петличке, дарованном, судя по цифре «35» на нем, за непорочную тридцатипятилетнюю службу в классных чинах. Старику бы открыть дверь пошире, вот тогда и протискиваться бы не пришлось. Но, видно, в Нижнем Новгороде свои традиции, и широко открытая дверь в кабинет начальства воспринимается как признак вольнодумства и неуважения к высокой должности. Стало быть, старикан в поношенном сюртуке вольнодумцем не являлся и начальство премного уважал.
Покосившись на меня и слегка кивнув, Николай Хрисанфович остановился в нескольких шагах от стола, за которым восседал окружной прокурор Бальц.
– Явился по вашему указанию, – отрапортовал орденоносец и снова покосился на меня.
– Ну что вы, Николай Хрисанфович, называйте меня просто по имени-отчеству. Я ведь вам уже говорил.
– Не могу-с, господин коллежский советник, не приучен-с.
Кажется, прокурору Бальцу стало неуютно от стариковой почтительности, и он поспешил представить вошедшего мне:
– Вот, Иван Федорович, прошу любить и жаловать: наш лучший и старейший судебный следователь Окружного суда Николай Хрисанфович Горемыкин, надворный советник.
Представившись Горемыкину, я внимательнее присмотрелся к нему. По его летам, а ему было крепко за шестьдесят, если не слегка за семьдесят, Николаю Хрисанфовичу давно положено было иметь чин тайного советника или, на худой конец, действительного статского советника и сделаться «его превосходительством». Однако судебный следователь Горемыкин имел по табели о рангах всего седьмой классный чин, что для его возраста, а главное – выслуги лет, было явно маловато.
«Ну, коли старейшие и лучшие ходят здесь в надворных советниках, – невольно подумалось мне, – то худшие, верно, так и остались в коллежских регистраторах»[1].