— Ты же знаешь, я не хочу с ним общаться, — это он про отца, который оставил их с сестрой, когда обоим было по десять лет, — но пообещал маме. И чего я такой добрый стал в последнее время? Не знаешь?
Он буквально держит меня взглядом. Вот это силища. Я, кажется, даже не моргаю, а сердце опять скачет куда-то диким галопом.
— Потерпи уж. Вдруг он помирать собрался? Ой, прости. В смысле… Поговори с ним, выслушай, не груби. — Забираюсь пальцами в его волосы. — Отец ведь. Мне вот еще хуже. Я своего вообще никогда не знала.
Паша обнимает меня и гладит по спине:
— Прости.
— Ничего, привыкла. — Пожимаю плечами. — Его вроде и не существовало никогда.
— Мы… встретимся завтра? — Паша бросает взгляд за окно. — То есть сегодня уже.
— Ты хочешь? — Вижу, как его глаза плывут от желания.
— Еще спрашиваешь. — Прижимает меня к себе так крепко, словно боится потерять. Или просто хочет раздавить, что тоже возможно, когда испытываешь такие сильные чувства. — Я буду считать минуты до нашей встречи.
Целую его в нос, затем в щеку, скольжу ниже и впиваюсь в губы. Интересно, мы сегодня отлипнем друг от друга? Или срастемся, как два дерева, и нас придется отделять друг от друга бензопилой?
5
Паша
— Сынок, — тихо произносит мама, когда мы останавливаемся у нужного дома.
На самом деле перед нами старый трехэтажный барак, один из нескольких, оставшихся еще в центре города. Их обещали снести лет двадцать назад и с тех пор даже ни разу не ремонтировали.
Через приоткрытое окно в салон заползает сладковатый запах гнилья и помоев. На улице уже светло, но местные алкаши на лавочке и не думают прерывать веселье, начатое еще, вероятно, накануне.
— Мам, — поворачиваюсь к ней. Мы, наверное, первый раз за десять лет беседуем вот так, тихо и спокойно, и, что самое главное, глядя друг другу в глаза. — Я уже взрослый. Я — мужчина. Извини, что так получилось, но не нужно вот этого всего. Не стоит портить все своими нравоучениями.
Ее большие, красивые глаза слезятся.
— Ты для меня навсегда останешься мальчишкой… Пойми…
— Мам, все хорошо, — похлопываю ее по руке, — мы с Аней встречаемся. Я ее люблю, она — хорошая девушка. Тут не о чем волноваться.
— Какая же я, видимо, старая… — Она переводит взгляд на дом напротив. — Сами разберетесь. Ладно. Ты же все знаешь про контрац…
— Ма-а-ам! — Стону я, покрываясь краской с головы до пят, и вдруг понимаю, насколько беспечными мы с Аней были. Уставшие, пьяные, одурманенные друг другом. Мне не хотелось тратить время на поиски резинки, которая должна была лежать в кармане одних из джинсов. Неизвестно, которых именно. Секса у меня не было уже около месяца, так что соображал я тогда не башкой, а явно каким-то другим местом.
Распечатываю новую жвачку, закидываю в рот. Кажется, меня начинает долбить похмелье. Или совесть.
— Ладно, — мама нервно щелкает пальцами, и мне хочется обнять ее несмотря даже на то, что сержусь из-за отца. — Пойдем. Звонили его соседи, тянуть дальше нельзя. Ему нужно сдаваться в больницу, но он ждет своих детей, чтобы поговорить. Машу еле вызвонила, надеюсь, тоже приедет.
— Пошли. — Ворчу я, вылезая из машины.
— И, Паш… — Она выходит и закрывает за собой пассажирскую дверь. — Спасибо, что согласился.
— Угу, — киваю ей и направляюсь к подъезду.
Не будь этой неловкой, да что там, совершенно чудовищной ситуации, произошедшей с нами меньше часа назад, я ни за что бы не согласился прийти к отцу, который бросил нас десять лет назад, будто ненужную вещь. Мне даже слышать про него никогда не хотелось.
Сжимаю руки в кулаки, прохожу мимо компании алкашей, расположившихся с «фунфыриками» возле подъезда на лавочке. Смачно сплевываю в траву, едва почувствовав запах мочи и немытого тела.
— Есть щигаретка? — Говорит один из них, щуплый и помятый, в замызганной телогрейке, надетой на голое тело.
— Не курю, — выдавливаю я, бросая на него брезгливый взгляд.
— Щигаретка, — повторяет он, подаваясь в мою сторону. Тянет руку, пытаясь ухватить за рукав.
— Да не курю, б**дь, — выставляя вперед локоть, угрожающе рычу я.
— Паша, — просит мама.
Пропускаю ее вперед и иду следом.
— Может, двадщатка ещть? Или рублей дещять? — Слышится за спиной.
Еле сдерживаюсь, чтобы не обернуться и не выругаться. Жаль бедную мать, она в последнее время только и слышит от меня, что грубости.
Поднимаемся по скрипучим изгнившим ступеням. Дверь в нужную квартиру не заперта. Входим внутрь, там тихо. И я уже начинаю жалеть, что не курю. Хотя даже сигаретный дым не смог бы скрыть собой запахи тлена, сырости и кислого, полуразложившегося мусора, стоящие в помещении.