— О, Боже, его действительно больше нет!
Я рухнула на пол и посмотрела на большое дерево за окном, взглянув на него, чтобы увидеть, как я разбиваюсь. Когда мне было семь лет, я смотрела на это дерево с уверенностью, что оно никогда не даст мне упасть, я верила в его трещащие ветви… Я также верила в стерлядь. Теперь все это постоянно напоминает о себе: дерево, статуи, мое дурацкое колено; я все время падала… но кто поймает такую глупую девчонку? Я вытягиваю ноги из-под себя, смотрю на розовый шрам на колене. Злость от всего происходящего пульсирует в моих венах, и я начинаю бить обеими ладонями по больному месту! Больно, но я должна убрать его с себя! С каждым сильным ударом я не могу сдержать крика, вырывающегося из моих уст.
— Почему? Почему ты забрал его у меня? Ты хочешь наказать меня? Разве ты не знаешь, что мне нужен мой отец! Почему ты забираешь у меня тех, кого я люблю? Я сделала что-то не так? — я кричу, задыхаясь, между ударами и царапинами. Кожа рвется и рвется под ногтями.
Ответа нет.
Вдруг я осознаю, что из царапин сочится кровь. Я потеряла контроль над простым актом дыхания. У меня гипервентиляция.
— Мне не нужно, чтобы ты показывал мне, как дышать, — говорю я.
— Ты уверена? — Он смотрит скептически.
— Думаю, я и без тебя справлюсь с простым дыханием.
— Но дышишь ли ты правильно?
— Не знаю. Я дышу так же, как и все остальные.
Я слышу, как дерево за окном насмехается надо мной: «Ты ничтожество, посмотри на себя. Ты не заслуживаешь быть в моих ветвях».
Я хватаю деревянную птицу, лежащую на полу рядом со мной, и бросаю ее в дерево со всей злостью, которая еще осталась во мне. Стеклянное окно разбивается вдребезги.
Прижав пятки к телу и ладони к глазам, я вдыхаю и выдыхаю, делая медленные глубокие вдохи, лежа на холодном полу. Я молюсь:
— Я хочу понимания.
Хочу прощения.
Хочу мира.
Хочу любви, которая никогда не оставит меня.
Хочу света.
Я искала не там, где нужно, Господи. Все это время я верила, что, если моя мама примет меня… у меня все будет. Если я найду правильного парня… он даст мне эти вещи. Я верила во все неправильные вещи, Господи. Мне нужна любовь, достаточно сильная, чтобы пройти через все. Я больше не знаю, что делать. Я отдаю все это Тебе! Пожалуйста, сними это бремя с сердца! Возьми его! Оно твое! Я больше не хочу злиться. Помоги мне понять. Укажи мне путь.
— Виктория! Виктория, милая? — Моя мама вбегает в дверь и обнаруживает меня лежащей на боку. Я могу представить себе выражение ужаса на ее лице. Я чувствую, как ее руки обхватывают меня за бока, и она поднимает меня на колени. — Боже мой, что ты наделала? — говорит она, потирая пальцами мою ногу. Я слышу, как колотится ее сердце в груди.
Мой голос дрожит, как и мое тело, но не от душевной боли или печали, а от осознания того, что я одна из тех счастливчиков, которые наконец-то это поняли. Я пыталась все исправить. Сейчас Стерлинг проходит испытание, которое должно приблизить его к истине. Я запрещаю это делать. Понимаю, что Бог не забирал у меня отца, просто пришло его время.
Сейчас я больше всего понимаю, что я не одна. Я никогда не буду одинока.
— Прости меня, мама, за все. — Слезы вытекают из моих глаз, стекают по щекам, на губах вкус соли. Мама качает меня взад-вперед. Она молчит, долго молчит. Я поворачиваю голову, готовая увидеть разочарованный взгляд; я избила себя и разбила ее окно, я наполовину ожидаю, что она посадит меня в психушку. Я бы так и сделала.
Мама смотрит на меня снизу вверх глазами, полными любви. Я сползаю с ее коленей и обнимаю ее за шею, слезы текут из глаз, мы плачем.
Месяц спустя…
Дом Джона — последнее место, где, как мне казалось, я буду чувствовать себя комфортно. Его мать замечательная. Думаю, в основном я прихожу сюда, чтобы увидеть ее. С Шарлоттой легко разговаривать. Она слушает. Ее влияние на Киру было поразительным.
Прошел месяц с тех пор, как мой мир взорвался, как бомба. Я больше не злюсь.
— Как твоя мама, — спрашивает Шарлотта, как только я вхожу. Я сняла пиджак, положив его на спинку дивана. В доме пахнет подгоревшей едой. За дверью кухни слышится шарканье, и я улыбаюсь, представляя Джона в его стильных варежках-прихватками в самый разгар паники. Дверь на кухню распахивается, и в гостиную входит Джон, а за ним по пятам — Кира.