— Кира, тебе нужно перестать так много пить. — Она хватается за живот и снова блюет, рвотные звуки наполняют ночь. Она вытирает слезы с уголков глаз и смеется, на самом деле смеется сразу после того, как рвота извергается из ее носа. Она спрашивает:
— Мы действительно должны говорить об этом сейчас? — Я тоже смеюсь, потому что это та Кира, которая мне нравится: ее сумасшедшая, смешная сторона. Я говорю ей:
— Мне жаль. Не знаю, что на меня сегодня нашло. Я не должна была быть такой грубой.
— Просто никогда больше так не делай, — отвечает она.
— Уверена, что ты… не важно, забудь. — Я хотела сказать, что она это заслужила, но устала с ней спорить.
— Ты в порядке? — спрашивает Джон, стоя на коленях по другую сторону от Киры. Он пропустил самое страшное, но я никогда не ожидала, что он выйдет из своего грузовика, чтобы проверить ее. Меня никогда раньше не тошнило от выпивки, я пробовала ее, но не более. Хотя однажды у меня была желудочная инфекция, и меня рвало как сумасшедшую. Колтон пришел посмотреть телевизор. Он ни разу не встал, чтобы помочь мне или проверить, как я себя чувствую. Уверена, что он пришел только потому, что они с родителями сильно поссорились. Я помню, как изо всех сил старалась не заснуть на диване, пока он без остановки говорил об этом. Через два дня он заболел тем же вирусом и целую неделю злился на меня за то, что я его заразила.
— Да, не благодаря тебе! — говорит Кира Джону, игриво подталкивая его. — Как насчет того, чтобы в следующий раз оставаться на дороге.
— Это была не моя вина. Я отвлекся на двух горячих цыпочек, которые боролись в моем грузовике. — Его губы подергиваются.
Кира ударила его по руке, и он вскрикнул, потирая место рукой.
— У тебя немного травы на твоей… — Он усмехается, оттирая ее зад. Красный цвет щек Киры заметен в лунном свете. Она спотыкается на своих шпильках, и он одним плавным движением подхватывает ее, неся обратно к своему грузовику. То, как они взаимодействуют друг с другом, заставляет ревность вспыхнуть глубоко внутри меня.
Остаток короткой поездки до моего дома проходит в тишине. Напряженная обстановка в кабине, мы втроем сидим локоть к локтю. Я хочу приехать домой и забыть, что эта ночь вообще произошла. Джон прочищает горло, и я замечаю мелькание его голубых глаз в зеркале заднего вида, затем они исчезают, сосредоточившись на дороге.
Кира признается, что очень устала, и спрашивает, может ли она провести ночь у меня дома. Я думаю, что это означает «нам с Тори есть что обсудить», потому что да, вроде как есть.
Я боюсь этого разговора больше, чем теста по математике. Позже, у меня дома, чувствую дрожь и неуверенность в себе, когда мы, надев пижамы, идем на кухню. Я достаю два стакана, молоко и пачку Оreo. Кира — лизун; ей нравится вылизывать кремовую середину, а затем макать часть шоколадного печенья в молоко. Я — полная противоположность (не лижу), соскребаю отвратительно сладкую кремовую середину, а затем макаю шоколадное печенье в молоко. У нас это ритуал. Мы очень серьезно относимся к нашим Оreo.
Кира опирается локтем на гранитную столешницу и открывает рот, показывая язык, покрытый белым кремом, смешанным с капелькой слюны.
— Скажи мне, что это тебе напоминает. — Она ухмыляется, как будто она умная. Я морщу нос и пихаю ее плечом.
— Мерзость, Кира. Это все, о чем ты думаешь. — Она закрывает рот, сосредотачиваясь на разгрызании следующего печенья, ее выражение лица внезапно становится серьезным.
— Нет, это не так. Мне нравится Джон, Тори. Больше, чем мне когда-либо нравился любой парень.
— Можешь взять остальное. — Я подвинула печенье в ее сторону. — Мой желудок чувствует себя странно всю ночь. — Она смеется.
— Ну, тогда не ходи вокруг Колтона. Ты же знаешь, как он разозлился, когда ты в последний раз сделала его больным. Можно я возьму твою глазурь?
— Конечно. — Я пододвигаю свою глазурь к ней тоже. Она может взять все — она обычно все равно все получает.
Кира мгновение изучает мое лицо. Она выдыхает разочарованный вздох:
— Ты многого не знаешь, Тори. Папа ушел от нас пару лет назад. — На мое шокированное выражение лица она объясняет: — Моя мама не хочет, чтобы твоя мама знала, поэтому дальше этого дело не идет. Мама притворяется, что все хорошо, когда она в кругу семьи, потому что ей слишком стыдно, чтобы кто-то знал правду. — Кира закрывает пачку печенья и хмурится, видимо, у нее тоже больше нет настроения есть сладкое. — В общем, моя мама много пила, пока они были вместе. Да. Она хорошо это скрывала. Думаю, выпивка была ее способом справиться с делами моего отца. Они постоянно ссорились. Я ненавидела это. В конце концов отец просто сдался… Я не видела его с тех пор, как он уехал. — Она фыркает. — Я не была так уж шокирована его уходом. Я имею в виду, его никогда не было рядом; единственное, чего нам не хватало, это его денег. Я была счастлива, что он ушел. Думала, что все наладится и мама наконец-то будет счастлива. После ухода папы все произошло наоборот, и она стала пить еще больше. Мы были вынуждены переехать. Мама назвала это «Сокращение». Она не могла больше платить за дом, в котором мы жили. — Кира вытирает слезы, текущие по ее высоким скулам, скулам, которым я так долго завидовала. — Теперь мы живем на большой свалке, вот почему я никогда никого не приглашаю к себе, ну, и еще мамина склонность напиваться и иметь одного из своих мерзких бойфрендов.