изгибаются вверх.— Он ведь может стать только лучше?
Я хмурюсь.
— Не говори так, а то сглазишь. Сейчас вернется моя мама и ляпнет о том, как они с Билли
только что занимались сексом в туалете, а я убегу до того, как она начнет вдаваться в подробности и
наткнусь на того официанта, несущего пылающий десерт. Он упадет на ту леди, в волосах у которой
слишком много лака, а затем весь ресторан будет гореть в огне.
14
Зейн просто смотрит на меня пару мгновений, как будто не зная, что сказать. Он, должно
быть, все время общается с великолепными, уверенными в себе женщинами, а я для него какой-то
новый вид насекомого. Невротического вида насекомое, которое летит прямо вам в лицо и сходит с
ума, когда вы пытаетесь прихлопнуть его.
— Так, значит, тебя бросили, да?
Я морщусь. Я и мой тупой большой рот.
— Ага.
— Эй, это случается с лучшими из нас. Подожди, ты найдешь кого-нибудь в ближайшее
время.
Я смотрю на него.
— Ты иногда читаешь список десяти худших клише?
— Самое лучшее припас напоследок: в море плавает много рыбы.
Зейн добродушно пожимает плечами.
— Значит, какой-то урод бросил тебя в Тако Белл. Ты действительно думаешь, что он был
любовью всей твоей жизни?
Официантка ставит перед ним еду. Она красивая и дерзкая, завязывает случайный разговор о
погоде, все время подмигивая ему.
Когда она, наконец, уходит, я поднимаю бровь.
— Тебя раньше бросали?
Он поднимает взгляд от своей тарелки, милая полуулыбка играет на его лице.
— Это вопрос с подвохом?
— Так я и думала, — я возвращаюсь к увлекательному процессу протыкания своей еды
вилкой.
— Ладно, — говорит он. — Назови мне одну вещь, которая тебе не нравилась в твоем
бывшем.
— У него тонкие запястья, как у девушки, — быстро говорю я. — Они такие нежные, он
должен быть моделью и рекламировать теннисные браслеты для ювелирных магазинов. Это правда
беспокоило меня. А еще, когда он взволнован или говорит, то всегда пускает пузыри из слюны. Я
часто переживала, что пузырь взорвется и слюна попадет мне в лицо. Так противно.
— Ничего себе, и долго ты это терпела?
— И он ужасно целуется, — выпаливаю я. — Он, как будто… нападает на мое лицо! Даже моя
подруга Лорен, когда увидела нас целующимися, сказала, что это было самым отвратительным на
свете из всего, что ей доводилось видеть. Как будто змея ест своих детенышей. Или, может быть,
дело было во мне. Может, это я плохо целуюсь.
Зейн смотрит на свою еду, и, похоже, он пытается не засмеяться.
— На тебя кто-то уже жаловался?
Я кусаю губу.
— Нет, но я целовалась только с Мэттом.
После этой фразы он резко вскидывает голову, но прежде, чем успевает сказать что-либо,
мама и Билли возвращаются. Она выглядит гораздо спокойней и сдержанней, когда садится на свое
место. Я пытаюсь не замечать, как Билл вытирает рот салфеткой.
— Виолетт, — начинает мама, схватив меня за руку. — Извини меня за то, что назвала тебя
стриптизершей и вертихвосткой. Ты же знаешь, какой я становлюсь, когда нервничаю.
Она робко улыбается мне, а потом поворачивается к Зейну.
— Зейн, я надеюсь, что ты поймешь… иногда я говорю вещи, которые не имеют никакого
отношения к действительности. Например, Виолетт. Она работала кассиром в бабушкиной пекарне, а
не стриптизершей. Она никогда не станет снимать одежду за деньги, да и воо…
Я громко откашливаюсь, прерывая ее лепетание, даже если она и говорит с хорошими
намерениями.
— Я принимаю твое извинение, мам. Это в прошлом и давай, просто позволим тем
болезненным воспоминаниям умереть.
Мама открывает рот.
— Но Зейн…
15
— Не беспокойтесь, Лили, — говорит он уверенно. — Уверяю вас, я ни на секунду не
поверил, что Виолетт была стриптизершей или вертихвосткой.
— Спасибо, — искренне говорю я.
— Пожалуйста, — отвечает он, улыбаясь. Мое сердце беспорядочно стучит.
Мама выглядит успокоенной, и после этого дела идут гораздо лучше. С Зейном очень легко
разговаривать, и, кажется, он совсем не похож на своего застенчивого папу. Я ничего не могла с
собой поделать и украдкой бросала взгляды на его невероятно идеальный профиль, скульптурные
черты лица… на его сексуальный рот… готова поспорить, что он отлично целуется. И я всегда была
неравнодушна к широким плечам. И к мускулистой груди, и накачанному прессу, который заметен
даже через рубашку.
Мои глаза беспомощно спускаются вниз, к его подтянутой талии и бедрам, к одетым в
джинсы длинным ногам, которые небрежно расставлены под столом. Когда я, наконец, возвращаюсь
к его лицу, я понимаю, что он наблюдает за тем, как я осматриваю его.
О Боже! Так неловко!
На долю секунды я встречаюсь с его веселым взглядом, прежде чем быстро отворачиваюсь,
чуть не свернув себе шею. Я пытаюсь придумать, что сказать, чтобы объяснить, почему я пялюсь на
него. Но что я могу сказать, что сможет объяснить мое истекание слюной?
На самом деле я не пускаю слюни. Я дотрагиваюсь до кончиков рта, чтобы проверить.
Ох, слава Богу. Мама говорит.
— Зейн, я дала Виолетт твой номер телефона, чтобы она могла позвонить тебе в случае
возникновения чрезвычайной ситуации. Я надеюсь, ты не против?
— Конечно, нет. Можешь звонить мне в любое время, Виолетт.
— Спасибо, — бормочу я, все еще краснея, как помешанная.
— Виолетт, позвони Зейну, чтобы у него тоже был твой номер, — говорит мне мама.
— Хм, я позвоню,— говорю я неловко. — Позже.
Да ни за что. Если повезет, мне не придется видеться с ним до самой свадьбы. Может быть, к
тому времени он забудет о том, как я извращенно пялилась на него.
Тьфу!
— Итак, что ты думаешь? — спрашивает мама меня по дороге домой.
— Билл, кажется, милый, — бормочу я, глядя из окна на проносящиеся мимо пейзажи. — И
красивый. Вы, ребята, хорошо смотритесь вместе.
— Спасибо! Ты ему тоже понравилась. Я знаю, что он выглядит очень молчаливым, но как
только он получше узнает тебя, то раскроется больше.
Я пытаюсь представить, как мы с Биллом сидим рядом на диване, поедая попкорн и обсуждая
свои чувства.
Изображение отказывается появляться. Вместо этого я вижу, как мы сидим вместе за столом,
сшивая различные части одеяла.
Я не знаю, почему я представляю эту картину. Это не имеет смысла.
— И еще раз, Виолетт, прости меня за стриптизершу/вертихвостку. Я не знаю, откуда взялись
у меня в голове эти слова, но я бы никогда…
Я отворачиваюсь от окна, чтобы погладить маму по плечу.
— Забудь, все в порядке. Я знаю, что ты не имела это в виду. Это то же самое, как когда у
тебя возникли проблемы с машиной, а полицейский расстроил тебя.
Мама сжимает руль обеими руками и стонет.
— Ох, не напоминай мне об этом. Меня чуть было не арестовали тогда.
Я хихикаю.
— Эй, любой может перепутать «менять шины» с «мине…
— Ох, не надо.
— Думаю, что полицейский бы согласился на твое предложение, если бы меня там не было.
Мама съеживается.
— Это не было предложением!
Она вдруг разражается смехом, а я присоединяюсь к ней. Мы хихикаем до боли в животе,
пока мама случайно не проезжает на красный свет.
После того, как мы переводим дыхание, мама откашливается.
16
— Итак, — говорит она.— Этот Зейн и впрямь милый, да?
Я замираю, мои щеки мгновенно краснеют.
— Вроде того, — бормочу я.
— А также обаятельный. Билл на самом деле не очень много говорит о нем, но у меня
сложилось такое впечатление, что он бабник.
— Угу.
Мама направляет на меня взгляд своих голубых глаз.