Первым в списке числился поцелуй, но это было уже за гранью, потому что могло сорвать хрупкую вуаль отрешённости, вышвырнуть меня из тёмного домика, в котором я спряталась.
Я низко склонила голову, не желая любоваться похотью, жадным нетерпением, видеть, как этот урод упивается властью надо мной, уязвимой и беззащитной.
— Вы что-то хотели?
«Хотела. Выцарапать тебе глаза, тварь».
В ушах шумело. Молох развалился в кресле. Я остановилась между раздвинутыми ногами — совсем близко к паху, обтянутому чёрными брюками, — и, внутренне обмирая, опустилась на колени. Сквозь тонкие капроновые колготки ощутила холод и твёрдость каменного пола. Пять минут в этой унизительной позе подарят мне на память содранную кожу и синяки.
Чужое отчётливое возбуждение оказалось перед глазами.
— Что вы, Смерть побери, делаете? — Молох вскочил из-за стола и за плечи потянул меня вверх, заставив подняться на ноги. Шок, испуг выглядели неподдельными, но я-то знала: это — часть извращённой игры. Читала инструкции. Заметила, как желание натянуло спереди брюки, стоило мне приблизиться.
— Эстер!
Перестань повторять моё имя! Перестань! Перестань! Иначе я не смогу слышать его без содрогания.
— Взгляните на меня.
Пальцы подонка сжимали мои плечи до боли. Я смотрела на узел галстука — только на узел галстука — потому что каждая тошнотворная черта этого лица заставляла гадливо морщиться.
— Почему вы…
Хотелось заткнуть уши: скрип ножа по стеклу раздражал бы меньше. Пожалуйста, пусть на меня обрушится потолок!
— Эстер, почему вы…
Из груди вырвался короткий дрожащий всхлип, и я подалась вперёд, обвив руками шею начальника.
— Заткнись и возьми меня уже, — сказала и поцеловала, словно ударила.
Глава 12
Ещё неделю назад Молох спал по шесть часов в сутки — теперь только три. Линзы и широкая оправа очков скрывали синяки под глазами. По утрам требовалось в два раза больше времени, чтобы привести себя в порядок: никто не должен был догадаться о его состоянии. А главное — о причине этого самого состояния.
Голова раскалывалась. Начинать день с кофе было ошибкой: взбодрить оно не взбодрило, а боль в висках запульсировала отчаяннее.
Эстер.
Он не должен был думать о своей подчинённой так часто. Уж точно не перед тем как ложиться спать. И тем более не в душе, снимая напряжение.
И он не думал. Заставлял себя переключаться. Почти успешно. Почти.
Не было ничего утопичнее служебных романов. Смерть должна убивать, а не заниматься всякими глупостями.
Молох поправил очки. Росс любил говорить, что за линзами он прячется, как улитка в раковине. И как бы ни было прискорбно это признавать, его близорукость действительно психосоматическая: жнецы отлично видят даже в кромешном мраке.
Работать. Надо сосредоточиться на отчётах, всё перепроверить, а потом…
Дверь открылась. В кабинет вошла Эстер — причина его нескончаемой головной боли. Растрёпанная и опять подшофе. С её появлением в морскую свежесть воздуха вплелись едва уловимые запахи полыни и спирта. Он ощутил их потому, что обоняние жнецов обострено до предела, и всё же…
«С этим надо что-то делать».
— Эстер?
Она смотрела в пол.
— Вы что-то хотели?
Он отодвинулся от стола и развернул кресло в её сторону. Подчинённая остановилась между его ногами — так близко, что кровь отлила от головы и устремилась туда, куда не следовало.
Он лихорадочно думал о том, насколько форменные штаны скрывают возбуждение и как незаметно отодвинуться, не привлекая внимания к своему состоянию.
И тут Эстер опустилась на колени.
— Что вы, Смерть побери, делаете?
Молох вскочил как ошпаренный, потянув её вверх.
Она так много выпила? Или он своим поведением невольно ввёл её в заблуждение? Может, Эстер решила, что должна заплатить ему за помощь?
— Эстер! Взгляните на меня. Почему вы…
— Заткнись и возьми меня уже.
Поцелуй обжёг. Молох собирался её оттолкнуть. Честно собирался сделать это первые две секунды, а потом руки сами собой сомкнулись на тонкой талии, прижали ближе, буквально впечатали девушку в его тело.
В Бездну!
Она хочет его! Это видно. То, с какой страстью, почти злостью она терзала его губы, завело до красных вспышек перед глазами. Очки, пиджак полетели в угол. Туда же отправились сомнения и здравый смысл.
Целуя Эстер, перехватывая инициативу, он сорвал с шеи галстук, смёл со стола документы и водрузил на него свою будущую любовницу.
Никогда ещё он не чувствовал себя настолько счастливым, настолько свободным, как сейчас, в этот момент, когда стоял посреди бумажного хаоса, в расстёгнутой рубашке, непривычно растрёпанный, и, рыча, целовал девичьи ноги, устроенные на его плечах.