Если Эстер рассчитывала его задобрить, то у неё не получилось: Молох умел отделять работу от личной жизни. Возможно, он был даже чересчур строг, но каждый должен отвечать за свои поступки.
И вот в течение уже двух часов Эстер бегала по краю утёса, соблюдая дистанцию метр от пропасти, и, если выражаться метафорически, язык лежал у неё на плече. Наказание физической нагрузкой. Просто, эффективно и без лишнего унижения.
— Я больше не могу, — споткнувшись в очередной раз, Эстер рухнула на колени. Она была вся в пыли. Падала так часто, что спортивный костюм, добытый Молохом в магазине нижнего мира, превратился в лохмотья.
По лицу ручьём стекал пот. Эстер задыхалась, хрипела, и эти звуки — страшные звуки, что вырывались из её груди, могли заглушить грохот лавины, сходящей с гор.
Но Молох был непреклонен.
— Поднимайтесь.
— Нет.
— Давайте.
— Я не могу!
— Эстер. Живее.
С третьей попытки ей всё же удалось подняться на ноги. Она пробежала два метра и снова бухнулась в пыль.
— Вставайте.
— Я сейчас умру.
— Теоретически вы уже мертвы, так что не отлынивайте.
Эстер стояла, раскачиваясь, на четвереньках.
Молох возвышался на ней, уперев руки в бока.
— Повторите: «Я поступила плохо. Я никогда не буду так делать».
— Я… я… поступила… пло… плохо. Не буду… так… делать.
— Ещё раз и громче.
— Я… поступила… О Смерть, меня сейчас стошнит.
Похоже, он переборщил.
Когда приступ закончился, Молох поднял её, мокрую, дрожащую от усталости, и прижал к груди. Ноги Эстер не держали, и она повисла на нем, ослабевшая.
— В следующий раз, прежде чем что-то делать, думайте о последствиях. Танатос спит и видит, как от вас избавиться. Понимаете, о чём я?
Любимая замерла в его объятиях и глухо прошептала:
— Я поняла намёк.
— Это не намёк. Я говорю прямо: следующая ошибка может стать последней. Не хотелось бы провоцировать Совет.
— Так не провоцируйте!
Иногда Молох совсем её не понимал.
— Всё зависит только от вас. От вашего поведения.
Раздался истерический смешок:
— Я буду послушной. Разве у меня есть выбор?
— Думаю, нет.
Не сейчас, когда благополучие Эстер и его, Молоха, хрупкий мир полностью зависят от воли Танатоса — уступит ли он искушению вернуть неугодную жницу демоническому супругу. Что перевесит: здравый смысл или предрассудки? Пока главу Совета сдерживают сомнения и страх перед гневом Великой, но любое колебание воздуха способно нарушить равновесие весов.
Эстер повела плечами, и Молох разжал объятия. Он смотрел на неё, растрёпанную, не слишком красивую, всю в грязи, и не понимал, когда успел привязаться настолько, что дважды нарушил закон и поступился половиной принципов. Он жаждал её тела — обычного, тоже неидеального, — но ещё больше хотел о ней заботиться. Прав был Росс, говоривший о комплексе защитника: чем проблемнее становилась Эстер, тем сильнее Молох в неё влюблялся. Ему действительно нужен был человек, которого он мог опекать, — скрытая, неосознанная потребность.
— Просто ведите себя так, как от вас ждут.
Эстер смотрела на свои ноги.
— Да, — выдохнула она, не поднимая взгляд. — Как скажете.
Глава 23
Осторожно, стараясь не привлекать внимания, Альма поднялась на второй этаж и припала к замочной скважине. Всё, что удалось разглядеть, — тёмное пятно: демон стоял к двери слишком близко и загораживал обзор. Но Альма не расстроилась: директор был глуховат на левое ухо и имел замечательную привычку говорить так, будто и собеседник ничего не слышит.
— Опекунство, значит? — пробасил он. Даже не пришлось прикладывать ухо к двери, чтобы различать каждое слово. — Да-да, это возможно. Мы такое практикуем.
Она почти видела, как затряслись все три директорских подбородка: свою речь господин Маркес всегда сопровождал активными кивками.
Уруб говорил тихо.
— Что-что? Повторите. Ах, вас интересует Альма? Да-да, красивая девочка.
Сразу видно, что он её не помнит.
Раздался женский голос.
— Что, Илэн?
И секретарь там.
— Вон оно как. Через неделю Альме исполняется восемнадцать. Оформлять опекунство поздно, но можете взять её в дом в качестве служанки. Мы как раз подыскивали ей работу. И вам удобно, и для молодой девушки — отличный шанс устроиться в жизни.