Росс изобразил невинную улыбку:
— Никакую. Нед приболел и попросил его заменить.
— Приболел? Жнец?
— Бывает. Вот ты очки носишь, братец. И тоже жнец.
На лице Молоха заиграли желваки.
— Ты заколдовал косу Эстер. Сделал неуправляемой.
Росс вытаращил глаза:
— Я? Заколдовал? Но зачем? Какая мне от этого выгода?
— Я и спрашиваю, какая?
— Ты меня обижаешь, братец. Как, скажи на милость, я мог зачаровать чью-то косу? Ты и Совет лишили меня магии. Показать кандалы на щиколотках?
Молох тяжело выдохнул и разжал пальцы:
— Если ты солгал…
Кто-то в коридоре тактично прикрыл распахнутую дверь, теперь они действительно остались наедине, и было это столь же тошно, как терять лицо на виду у случайных свидетелей. С некоторых пор общество Росса его тяготило. Или его тяготила совесть, что просыпалась в этом самом обществе, ибо каким нелогичным ни было чувство вины, задавить его не получалось уже второе тысячелетие.
— Я не обманщик, братишка. В отличие от некоторых, — Росс упал на кровать и заложил руки за голову. — Когда ты выполнишь своё обещание?
Молох устало потёр лоб, а потом сказал то, что на разные лады, с разной степенью раздражения повторял из года в год в течение не одного века.
— Ты — жнец. Великая тебя выбрала. Каждый должен оставаться на своём месте. Таков Закон, и нарушать его нельзя. Мы уже об этом говорили.
— Да-да. Ответственность, предназначение. Кем я буду за пределами Крепости? А ещё я слишком опасен, чтобы меня отпускать. Но когда-нибудь Совету придётся сдержать обещание.
Синий свет маяка упал на лицо Росса, придав ему мертвенную зловещесть.
— Когда-нибудь, но нескоро. Держись подальше от Эстер.
Но прежде чем Молох с облегчением закрыл за собой дверь, в спину камнем ударили слова Росса:
— Твоя принципиальность однажды сыграет с тобой злую шутку, брат.
Глава 24
Положение было гаже не придумаешь: Молох поймал меня в западню, а вчера жестоко наказал за то, что я пропустила свидание. Прямым текстом заявил, что, если я не буду послушной, Совет узнает о моём промахе. Так и сказал: «Всё зависит только от вас. От вашего поведения. Ведите себя так, как от вас ждут. Следующая ошибка может стать последней».
Прозрачнее некуда!
Я стиснула губку и принялась с остервенением скрести бёдра, пока кожа не загорелась от боли.
Стереть! Стереть следы ненавистных прикосновений! Я выкрутила кран на максимум, и по спине захлестали обжигающие струи. Сток не справлялся с напором, и вода — мутная, мыльная — поднималась в поддоне до щиколоток.
Я прислонилась лбом к шероховатому камню стены, сжала губку сильнее, затряслась и заплакала.
Почему? Почему так происходит? Не к кому пойти за помощью. Никто не поможет. Никто! А сама я? Что я могу сделать? Как себя защитить?
Дрожа и плача, я опустилась в мыльную воду, собравшуюся в поддоне, обняла себя за плечи и попыталась не развалиться на части.
Не могла забыть, как он всовывал эти шарики, а я старалась не показывать омерзения. Не могла не вспоминать ощущение наполненности и страх, что они, эти игрушки, причинят боль, навредят. И чувство полной, безграничной беспомощности. Унижение от того, что я ничего — совсем ничего! — не в силах поделать. Кукла. Тело для удовольствия. Безвольная трусиха, которая впадает в ступор и боится сказать даже слово.
Надо было обсудить так много: записки, условия, на которых я продаю… О Смерть, а ведь я действительно это делаю — продаю себя! Как свыкнуться с этой мыслью? Перестать крутить и крутить её в голове?
Я не могла. Ни возмутиться, ни что-либо обсудить. Заводить речь о наших… отношениях — или обозвать это сделкой? — было мучительно стыдно. Словно пока я молчала, происходящее было не до конца реальным, а слова могли придать всему яркость, объём и вес.
Но особенно униженной я ощущала себя, когда мышцы отзывались и по телу прокатывала волна нежеланного удовольствия. Неужели я настолько испорчена, что наслаждаюсь насилием? Ниже падать просто некуда.
* * *
Как всегда ровно в восемь Молох встретил меня у ворот архива, куда я пришла получить задание.
— Красный код, — сказал он вместо приветствия. — Я включил вас в группу захвата.
Железная дверь распахнулась, и мимо промчались взволнованные жнецы.
— Красный код? Группа захвата? — Я не любила, когда привычный распорядок дня рушился: это заставляло чувствовать себя ещё более растерянной, чем обычно. Ненавистная работа начинала казаться особенно невыносимой.