— Спасибо, — шепчет он в пустоту.
В следующий раз он замирает на пороге. Всего-то и нужно, распахнуть дверь и сделать шаг. Однако… Мысли о том, что может не получиться, что стена может снова встать на пороге, не давая ему его переступить, заставляют медлить.
Будто подстёгивая, грудь снова опаляет яркой вспышкой боли, и Павел решается, открывая дверь и делая шаг через порог.
На этот раз никакой стены на его пути не появляется.
Глава 9
Павел цепляется за связывающую их с Линой нить, чтобы найти дорогу. В груди жжёт болью амулет, а в солнечном сплетении разрастается холод, тот самый, что словно шепчет: «Поторопись, иначе рискуешь лишиться связи». И он торопится, переходя на бег.
Ему везёт, и Лев не увозит Лину слишком уж далеко. Павел находит их через каких-то двадцать минут в застеклённом павильоне при кафе, в уголочке, отгороженном ширмой — уютном и интимном.
Лина, в том самом платье, что они выбрали, сидит, улыбаясь и о чём-то разговаривая со Львом, и по тому, как истончилась их ниточка связи, Павел понимает — сейчас она его не услышит. По тому, как улыбается Лев, глядя прямо на него, Павел понимает и другое. Лев его не только видит, но и знает что происходит.
Руки как-то сами собой сжимаются в кулаки и вспыхнувшая в груди злость готова составить конкуренцию той первой боли, что принёс ему амулет.
— Отпусти её, — требует Павел, бросая быстрый взгляд на Лину. Та сидит, неспешно доедая тирамису и будто бы вообще ничего не замечая вокруг. О себе Павел не думает, его она ни видеть, ни слышать не может, а вот отвлеченность Льва, его заинтересованность пустотой и довольную, высокомерную, будто у победителя, усмешку, должна была заметить. Но ей будто бы нет до этого никакого дела.
— А я не держу.
Лев разводит руками и в его лице появляется что-то хищное. Павлу даже кажется, что его зрачки вспыхивают пламенем, как и волосы. В каштановых прядях нет-нет да проскакивают искры, что совсем не получается списать на отблески подвешенного над головами небольшого светильника.
Нитяной браслет на запястье Лины пульсирует, однако теперь виден второй его конец и уходит он именно ко Льву.
— Убери свой поводок.
Павел оскаливается, показывая клыки, будто находится не в человеческой форме, а в кошачьей. Только на Льва это не производит никакого впечатления.
— А если я скажу «нет»? Знаешь, ты ведь ничего не сможешь сделать. Только ждать нового хозяина, домовёнок. Слишком слаб, слишком нерешителен. Мне тебя даже жаль немного.
Павел медленно выдыхает, беря себя в руки, и разжимает кулаки.
— Кто ты?
— Какая разница, домовёнок? Ещё чуть-чуть и ты вернёшься в свои родные стены и навеки там останешься. Лишь только ниточка порвётся и твоя хозяйка станет моей.
— Кто. Ты.
Повторяет Павел, выделяя голосом каждое слово, но вызывает у Льва лишь новую усмешку превосходства.
Эти тонкие губы хочется разбить. Впервые за много лет своего существования в роли домового Павлу хочется поступить так по-человечески: ударить кулаком по наглому, холеному лицу, так чтобы кожа на тонких губах лопнула и брызнула кровь.
— Ладно, подсказка. В награду за упрямство, так сказать.
Лев, будто издеваясь, нежно касается руки Лины, той самой, запястье которой обвивает пульсирующий браслет. И она поднимает голову, улыбаясь ему, будто возлюбленному. Сердце Павла при взгляде на эту картину колет тупой иглой. Даже когда Лина возвращается к десерту боль не проходит, смешиваясь с той, что дарит прильнувший к коже амулет.
— Если бы ты исчез, я бы мог принять твой облик и соблазнить её гораздо быстрее, чем сейчас.
Теперь огонь в зрачках Льва вспыхивает куда явственней и не исчезает сразу, будто чтобы Павел точно успел его рассмотреть.
— Огненный змей…
— Молодец. Жаль, награды для тебя у меня нет. Ибо твоя награда уже моя, — тот, что называет себя Львом, довольно жмурится. — А знаешь, подступиться к ней было тяжело. Её сердечко было занято. Но ты был так нерасторопен, что…
Павел не дослушивает. Он немного знает об огненных змеях, но не помнит, как их побеждать. Однако если Лев говорит правду и в сердце Лины был он, Павел…
— Эй, ты чего?
Растерянный голос заставляет усмехнуться уже Павла, а в следующий момент он подступает ближе к Лине и наклоняется. Та будто чувствует что-то, вскидывается, поднимая голову.
Лишь один удар сердца разделяет существование Павла на «до» и «после». Если он не угадал, если всё это бессмысленно, он может просто перестать существовать. Чувства к подопечной и одновременно к хозяйке для домовых своего рода негласное табу. Домовой и ведьма, ну разве это пара? Разве может что-то быть между духом и человеком?