— Ну а если бы оказалось, что донос на меня правильный, тогда как?
— Вместе бы и отвечать. Муж и жена — одна сатана.
Так с тех пор он, когда разозлится, бывало, и кричит мне:
— А ты, сатана, не в свое дело не лезь!
Только я все равно лезла. Не понимала того, чтобы у него свои дела, а у меня свои были.
Может, я зря Клавдию осуждаю. Может, напрасно. Как говорится, фактов у меня никаких нету. Да и рада бы знать, что подозрения мои напрасны, только и таких примеров, чтобы по-другому об ней думать, я не вижу.
Когда Леньке Героя дали, никаких мыслей у меня, что он возноситься станет или больно много о себе воображать, не было. Такого не ждала от него. А все-таки интересно, как он под Золотой Звездой ходить станет.
Видела я разных людей и знаю: не каждому по плечу почет и уважение выдержать.
Взять Пахомова — начальником у него на фронте был, — ну до чего аккуратно себя держал. Чтобы как-нибудь показать, я главный, заслуженный — никогда! Верно, я на него рассердилась, когда он сомнительную девицу в мой дом привел. Но то другое дело, с кем греха не бывает. А так — очень даже правильный человек.
А вот другой Ленькин командир — Пилевин его фамилия — совсем не то. Верно, Ленька его сильно уважал и говорил, будто жизнь тот ему не раз спасал. Может, оно так. Ленька врать не приученный. Однако уж больно высоко себя этот Пилевин ставил, высоко…
Только я не о Пилевине рассуждения имею, а о самом Леньке. Вскоре после парада надумал он мебель в мою комнату новую купить. Я против была. На что мне эти серванты да хельги разные? Не приученная к ним. Но он впиявился, как клещ: купим да купим.
Я сказала Леньке:
— Или тебе от людей совестно, что мать не во дворце живет? Боишься, при новом твоем звании осудить могут?
Ох как он разозлился:
— Не говори глупостей, мама! Просто я хочу, чтобы у тебя все было…
Ну, «глупости» я ему простила, не со зла, а в сердцах брякнул. Но спрашиваю:
— Ладно, положим, новые вещи ты купишь, а старые куда денем?
— Старые? А куда их девать? Выбросим…
— Как же так, выбрасывать? И шкаф еще хороший, и стол крепкий, не шатается. Люди же те вещи делали, старались, а ты говоришь — выбросим. Нет, Ленька, не согласная я ничего выбрасывать. Не согласная.
— Тогда продадим давай.
Вроде бы ни на чем наш разговор закончился, а дня, наверное, через три приезжает на машине, чтобы свезти меня в магазин. В комиссионный, в мебельный. Прицениться.
Поехали. Проваландались там часа два. Цены у них — смех: хороший дубовый стол на резных ножках, с раздвижной крышкой, нисколько не побитый, еще сто лет простоит — вровень с тумбочкой для телевизора идет, хотя тумбочка — фанера облакированная!..
Вышли мы из магазина — «Ленька смеется, поддразнивает меня, ну, как, мол, торговля. А я расстроенная.
Тут я и не заметила, откуда, подходит к Леньке пожилой, чисто одетый дядька и, на куртку его кожаную обтрепанную глянув, спрашивает:
— Ты шофер?
Ленька отвечает:
— Возможно, а что?
— Машину мою не глянешь? Что-то не запускается.
— Можно, — ответил Ленька и мне: — Ты в машине подождешь или погуляешь?
Не люблю я в машине долго сидеть. Душно. Сказала, что погуляю. А он пошел. Что там поломалось, не знаю, только Ленька минут за двадцать все наладил и мотор запустил.
А дальше между ними такой разговор вышел.
— Сколько с меня? — пожилой этот дядька спрашивает и достает бумажник.
— Сколько дадите, — отвечает Ленька.
Я прямо обомлела. Неужели, думаю, он с него деньги возьмет?
— Что значит „сколько дадите“? — спрашивает тот. — А если я вам рубль дам?
— Ну что ж, придется взять и сказать спасибо.
— Но ведь это не по совести будет, неудобно, — говорит и бумажник в руках вертит. — А сколько ты зарабатываешь? — спрашивает.
— В среднем, на круг, — отвечает Ленька, — двести рублей в день.
Тот не удивился, слова против не сказал, вроде даже обрадовался и стал считать:
— Двести в день. Четвертак — в час. Значит, за двадцать минут третья доля полагается. Вот держи. — И подает Леньке восемь рублей — пятерку и трешник.
Отошли мы с Ленькой к нашей машине, я и говорю:
— Ошалел ты, что ли? На кой тебе его деньги?
А Ленька смеется:
— Жулик он. Деляга. Пусть платит. А я честно заработал. Вот ведь гад, на машине ездить — пожалуйста, с нашим удовольствием, а ручки запачкать стыдно. Пусть платит.
Потом, когда мы с полдороги уже проехали, Ленька вдруг как хмыкнет, я даже вздрогнула.
— Ты чего? — спрашиваю.
— Жалко, мало сказал. Надо бы объявить, что полтысячи в час зашибаю. Поверил бы, морда толстая, он ведь в другом масштабе цен живет…