В дядьке своем, в отцовом брате, Ленька души не чаял. А почему?
Хороший он человек был, верно. Любому последнюю рубашку отдаст. Непьющий. Механик первой руки. Все при нем. Только серьезности никакой.
Помню, день рождения нашего отца праздновали, он ему в подарок токарный станок приволок. Маленький, настольный. Специально для часовой работы. А еще книгу бухгалтерскую притащил, вроде в придачу. И при людях насмеялся: вот, дескать, можешь теперь частную фабрику открывать.
И понимай его как хочешь — на станок не пожалел, а он больших денег стоил. Да и еще не сразу такой найдешь. И тут же родного брата обсмеял…
Или другой пример: уехал он на юг отдыхать. А в ту пору у жены его Нюры именины подошли. Так он сумел, как уж изловчился — не знаю, телеграмму в Елисеевский магазин отбить и заказ с доставкой на дом наладить — шампанское там и закуска всякая человек на десять.
Когда вернулся, Нюрка его и спрашивает:
— Или ты ошалел, куда мне столько?
А он отвечает:
— Мне не то важно, сколько ты выпила, мне надо было знать, сколько бутылок останется…
А ведь в годах оба были, бездетные, и жили хорошо. А такое вдруг ему в голову стукнуло!..
Цветы он ей все таскал, снопами прямо.
Ну, цветы-то цветами, только я точно знаю — случая не упустит, чтобы хвостом крутнуть. Правда, все у него всегда шито-крыто было. Раз спросила, чего это он все молодится да больно проворно глазами по чужим бабам шнырит, он и сказанул:
— Единожды живем. Чего теперь не успеешь, потом не догонишь…
Леньку любил страшное дело как. И в цирк его таскал, и на лыжах, и подарки дорогие делал — велосипед, помню, прикатил, потом костюм, потом, когда Ленька в аэроклуб записался, сапоги хромовые…
И Ленька в нем души не чаял. Только не за подарки к нему льнул. Нет. Вольность жизненная в дядьке ему правилась — без счету, без расчету существовал, про завтрашний день сроду не думал. Смолоду я и сама такая была. Это уж потом во мне что-то переломилось, стала под отца нашего подстраиваться…
Дрался он в школе. И конечно, жаловались на него. То меня вызовут, то записку пришлют: разберитесь, дескать, повлияйте. Стану спрашивать:
— Скажи, Леня, за что ты того мальчика побил?
А он упрется бараном и молчит. Измучишься, пока слово вытряхнешь. И всегда получалось, будто он за правду воюет. Один со всем светом.
Стану говорить, да разве ж можно хорошее кулаком в людей вколачивать? Пусть ты и прав, только ведь битьем ничего не докажешь.
— И не надо, — скажет, — а так тоже нельзя, чтобы неправда тебя кулаком, а ты ее — языком. И не я первый задрался, он сам.
Верно, сам он редко первым лез.
Иду я давеча домой и вижу: на моем окне какой-то мужчина в полный рост стоит и чего точно там делает, не разобрала, только понять успела — в раме ковыряется. Не сказать, чтобы испугалась — красть в моей комнате нечего, — а все же неприятно. Подхватилась — и бегом. Дверь настежь. По полу провод протянут, а человек тот, как меня увидел, на окошке и застыл.
— Ты чего тут делаешь? — спрашиваю, а у самой сердце так и трясется, так и трясется.
А он смеется и отвечает:
— Не сердитесь, мамаша, я вам телевизионную антенну налаживаю…
— Какая я тебе мамаша, какую антенну? У меня телевизора и в помине нет.
— Нет, это верно, но сегодня, — на часы поглядел, — сегодня в восемнадцать ноль-ноль будет…
Разозлилась я и как крикну:
— А ну слазь с окошка! И отвечай сейчас же: кто тебя в комнату пустил?
Слезть он, правда, не слез, но присел на подоконнике и ноги свесил. Спрашивает:
— Может, вы сначала со мной познакомитесь? Меня зовут Нюма, а фамилия — Рутберг, я с вашим сыном работаю, инженер. Леонид Яковлевич команду дал — к восемнадцати ноль-ноль антенну наладить…
— А замок ломать тоже он велел? — спрашиваю.
Смеется.
— Разве это замок, мамаша? Так, фикция! И никто его, между прочим, не ломал, аккуратненько — гвоздиком — раз и, пожалуйста…
— Гвоздиком? Ты что же, в институте гвоздиком замки открывать научился?
— Ну что вы, в институте этому не учат. Сам дошел, исключительно сам, когда до войны еще голубей таскал…
И тут он поплел такое, что я и не знала — смеяться мне или плакать.
Сколько я с этим инженером разговаривала, не скажу, только верно, в шесть часов заявляется Ленька. С ящиком.