— Ой, девочки, я боюсь идти, пускай бы нас Федя проводил…
О, если б она знала, сколько счастья влила этими словами в мое сердце! Я тут же, забыв о том, что скрывал от всех свои чувства, с волнением ответил:
— Можете быть спокойны, я пойду с вами. — И только потом понял, что слишком уж быстро согласился и тем самым выдал свою заинтересованность.
Девчата перекидывались шутками, а я так занят был своими переживаниями, что шел молча и лишь изредка вставлял словечко невпопад. «Неужто и она обратила на меня внимание?» — не переставал я спрашивать у самого себя. И, попрощавшись с Анэткой у ее крыльца, весело зашагал к волисполкому, где мы и работали и жили. Все во мне пело, и, верно, не было во всей волости человека счастливее меня.
Одно время в то лето мне казалось, что Анэтка и в самом деле обращает на меня внимание. Особенно запомнилась мне одна прогулка. Не больше чем за полкилометра от волостного центра начинался большой хвойный лес, который тянулся километров, может, пятнадцать. А недалеко от опушки, в получасе хода, было чудесное небольшое озерцо. Действительно чудесное! Синее, чуть зеленоватое у берегов от высоких сосен, оно насквозь просвечивалось до гладкого песчаного дна. Ранней весной мы отправились туда целой компанией, пять пар девчат и хлопцев. Вышло так, что Анэтка все время держалась со мной. Еще и тогда, когда шли в лес и песни пели. Ах, как я тогда старался, мне хотелось, чтобы она отличила мой голос среди всех остальных. И как я был рад, когда Анэтка как бы в шутку сказала одному хлопцу, что от его крика даже уши болят.
— Ты лучше послушай, как Федя поет, за душу прямо хватает! — Она на миг прижалась ко мне.
Снова меня как огнем проняло, и я уже не отходил от Анэтки, а, наоборот, несколько раз как бы невзначай брал ее под руку.
А у озера, когда играли в разные игры, она не раз выбирала меня себе в пару. Ну, и я не остался в долгу: набрав лесных цветов, сплел из них венок и, пересиливая стыд, надел его на белокурую Анэткину головку. Она засмеялась так ласково и с такой гордостью прошлась среди девчат, что и вправду выглядела красавицей. Ах, как я жалел, что у меня не было с собой моего зеркальца, чтоб она могла взглянуть тогда, как она хороша.
Возвращались домой уже за полдень. Анэтка была рядом со мной. Мы и по дороге не переставали играть в разные игры, и, когда мне довелось бежать с ней наперегонки, она, догнав, мне показалось, крепко пожала мою руку.
Провожая Анэтку до дома, я даже хотел открыться, что она мне очень нравится. Но мы все время были не одни, а когда подошли к крыльцу, она, как ласточка, выпорхнула из стайки девчат и, быстро взбежав по ступенькам, скрылась за дверью. Через миг уже смотрела на нас в окно. Лицо ее светилось ласковой улыбкой.
В волисполкоме засел я за свои бумаги, но все время меня не оставляло это ласковое личико. С тех пор стал я страдать от своей любви. Плохо спал, все думал о ней, строил невесть какие планы, как мне сделать так, чтоб Анэтка и в самом деле полюбила меня, а еще больше мучился, как мне ей открыться. Часто бывало так, что, приняв окончательное решение, я храбро шел на встречу. «Ну, не придется остаться одним, отзову ее от девчат и — что будет, то будет — скажу обо всех своих терзаниях». Да только, когда встречался, так и не отваживался выполнить свое намерение.
Я все время не спускал глаз с Анэтки. От меня не могла укрыться ни одна смена ее настроения. Мне казалось, что я даже слышу то, что она думает. Правда, это было нетрудно, потому что Анэтка была живая и очень веселая, а голосок ее, как колокольчик, стоило ей только выйти на свое крыльцо, слышен был далеко, потому что не было, кажется, и минуты, когда б она с кем-нибудь не шутила.
И вдруг я не узнал Анэтки. На одну из вечеринок она пришла непохожая на себя, тихая, задумчивая, бледная, даже танцевала как-то неохотно. Я все же решил ее пригласить, но она сказала:
— Ай, Федя, что-то мне сегодня не по себе…
Ах, если б она знала, как у меня стало горько на сердце! Я даже не мог понять, что меня больше волнует: то, что она мне отказала и я должен счесть это за обиду, или смутная догадка, что с ней что-то происходит.
Так я и остался в тот вечер в неясной тревоге и даже с лица спал, потому что, когда посмотрел в зеркальце — а я уже начал бриться, чтобы выглядеть повзрослее, — заметил темные круги у себя под глазами.
Но скоро секрет открылся. И открыл его Матей Жаворонок, наш гармонист, с которым я успел подружиться.