В тот же вечер я написал заметку в первый номер нашей стенной газеты «Красный горн», а Минка так удачно нарисовал Тимошку с друзьями возле самогонного аппарата в лесу, что даже мы, которые видели все своими глазами, хохотали до колик в животе. На рисунке сидели перепуганные Винцук и Микодим, широко разинув рты, а Тимошка, раскинув руки, приглашал нас на угощенье.
А под заметкой и рисунком я, уже никого не боясь и чтоб все знали, что каждое преступление будет наказано, с гордостью подписался: «Красный карандаш».
На селе стало спокойнее. Даже напуганные Винцук, Микодим и Тимошка молчали. Знали, что на них заведены судебные дела, и ждали решения. Рассказывали, что они ездили куда-то, пытались замять, но ничего из этого не вышло. Винцук за лес, а Микодим за государственную муку были осуждены, и однажды Роман Мисуна, приехав из волости, увез их с собой. Тимошка же отделался большим штрафом и стал таким мягоньким, что хоть его к ране прикладывай. Никто уже не видел его с аппаратом в лесу, хотя говорили, что для себя гонит Тимошка самогон дома в печи. Может быть, и так, потому что часто видели его «под мухой», однако притихшего.
Моя жизнь вошла в более определенное, спокойное русло. Я много читал и тщательней продумывал свои заметки в газеты. А комсомольская ячейка стала застрельщиком всех культурных мероприятий на селе, ставила спектакли, во все вечеринки вносила свое, новое.
А осенью свалилась на меня неожиданность. Под самые заморозки, когда с утра на засохшие листья ложится первая осенняя седина, а с поля тянет горьковатым дымком с чуть заметным запахом печеной картошки, в избу-читальню явился секретарь волкома партии Урбанович с какой-то хорошенькой девушкой.
Поздоровавшись, Урбанович сразу перешел к делу:
— Это Тамара Жизневская, знакомьтесь. Волком рекомендует ее на твое место… Она культпросветучилище окончила.
Я прямо остолбенел, не понимая, за что, за какую провинность меня снимают, но секретарь волкома меня тут же успокоил:
— А тебя волком рекомендует председателем сельсовета. Скоро выборы. Надеемся, что твои односельчане поддержат нас, ведь они тебя хорошо знают…
Я думал, что мне сказать. С одной стороны, мне это было по сердцу, меня выдвигают на ответственную работу, но, с другой стороны, немножко жалко было того, что хочешь не хочешь, а придется расстаться и с юностью, и с ее забавами. Быть представителем власти — дело ответственное.
— Ну что задумался? — спросил меня Урбанович. — Вечером созовем сход. Все будет хорошо.
В тот же вечер в большом зале помещичьего дома состоялось собрание крестьян нашего сельсовета. Когда Урбанович, похвалив меня за хорошую работу как деревенского активиста, предложил выбрать председателем сельсовета, никто и возражать не стал.
— А не рано ли? — выкрикнул только из задних рядов подвыпивший Тимошка Сакун.
Но услышав: «Тебе бы лучше помолчать!» — осекся.
Так я и стал председателем сельсовета. Солидно носил в кармане гербовую печать и, раздобыв зеленый брезентовый портфель, каждый день ходил по окрестным деревням — делил землю, собирал страховку и налог, а вернувшись в сельсовет, подписывал акты гражданского состояния: и о бракосочетании, и о рождении. Чего не любил, так подписывать документы о смерти. Понятное дело: сам был молод и о смерти не думалось. И о какой там думать смерти, когда в избе-читальне появилась новая заведующая, Тамара Жизневская, и с каждым днем я убеждался, что после Анэтки она первая, и еще сильнее, задела мое сердце.
РЕВНОСТЬ И НАДЕЖДА
С должностью председателя сельсовета я освоился быстро. Многому научился в свое время у комиссара Будая, да и годы прибавили опыта. Но хотя мне нравилось каждый день решать какую-нибудь новую задачу, я немножко скучал по избе-читальне. Сколько там было и газет, и брошюр, и даже интересных книг.
А по правде говоря, я еще стал замечать, что мне каждый день хочется увидеть Тамару Жизневскую. Очень уж выделялась она среди наших деревенских девчат и по характеру, и по внешности. Беленькое личико с какими-то особенно привлекательными ямочками на щеках и белые частые зубки, открытые в улыбке, словно говорили, что Тамара никогда не грустит. Она была стройненькая, среднего роста, и, что бы ни надела, все было ей к лицу. Черная ли юбка с белой блузочкой, или кожаная курточка, или ловко повязанный красный платочек. И полные ножки в черных сапожках. Да и самое имя — Тамара — было ново. Таких еще не встречалось у нас в округе. Приехала она из уездного города, где отец ее работал на железной дороге. Выросла среди рабочей молодежи. Играла и пела в «Синей блузе» железнодорожного клуба. Это и потянуло ее в культпросветучилище, а затем, понятное дело, — наша изба-читальня. Она хорошо пела и неплохо танцевала, была еще большой выдумщицей, как говорится, мастер на все руки. Скоро привлекла к себе деревенских девчат и хлопцев. И видно было, что в деревне она не скучает.