И вот в нашем сельском клубе, в маленьком зале, где мы своими силами построили небольшую деревянную эстраду, шел вечер самодеятельности. Я несколько дней был в волости на совещании и ничего не знал об этом вечере. А когда приехал и узнал, то тут же направился в клуб в надежде встретиться с Тамарой. И встретился, но так, что горько мне стало. Когда я пристроился на лавке, на сцене выступал небольшой наш хор. Я надеялся, что после него выйдет Тамара, чтоб объявить очередной номер. И она вышла, но не одна, а вместе с краснофлотцем Яшкой Бобровским. Они стали плясать «Яблочко». И как плясать! Яшка на корабле, видно, здорово овладел этим искусством, да и Тамара не уступала ему. Очень уж ловко и задорно отбивал Яшка подошвами чечетку, а Тамара, то подходя к нему, то отдаляясь, рассыпала такую дробь своими сапожками, что завидно было смотреть. Яшка улыбался, соблазнительно сияли хорошенькие ямочки на щеках Тамары. Ах, как горели их глаза! А все хлопали и не отпускали танцоров со сцены, и они останавливались, а потом начинали плясать снова, пока Тамара совсем не выдохлась. А тогда они скрылись за сценой. Я ждал Тамару, но она не выходила. Очередные номера объявлял Минка Буевич, который считался агитатором в нашей ячейке.
Я встревожился. Хотел пойти за сцену и посмотреть, что там делается, но мое достоинство, служебное положение, думал я, не позволяют мне это сделать. Я ждал конца. И напрасно. Лучше бы я не видел. Заметил Тамару с Яшкой из окна, когда они после окончания вечера направлялись в конец села. Яшка Бобровский пошел провожать Тамару домой. Я хотел пойти следом, но опять не решился унизить свое председательское достоинство. Не заходя в хату, отправился ночевать на сеновал, где у меня было приготовлено место, куда я забирался, не желая тревожить родителей, когда поздно возвращался домой.
Хотя я и не ужинал, но еда не шла мне на ум. Так и стояли перед глазами Тамара и Яшка. Как терзала меня эта картина! Она глубоко ранила мое сердце. Я закрывал глаза, пытался думать о том, что завтра у меня трудный день, надо в одной из деревень делить землю, но ничто не помогало. Представлялись Тамара и Яшка у мельницы, на мостике над гулким течением бегущей из-под шлюза воды. Мне казалось, что я вижу Яшкину руку на круглом Тамарином плечике и слышу, как она смеется, показывая свои мелкие белые зубки.
Несколько раз я подумывал встать и пойти, чтоб посмотреть на них, но оскорбленное самолюбие не позволяло. Измученный, я едва уснул под утро.
Назавтра, наскоро перекусив, отправился на раздел земли в дальнюю деревню, чтоб забыть о своих переживаниях. И весь день, занятый разделом и другими заботами, пытался заглушить сердечную боль. На ночь остался там же, чтоб быть подальше от беды, но унять своей тревоги не мог. Утром, идя домой, старался убедить себя, что, может быть, я совершенно напрасно мучаюсь. Мало ли почему пошел Яшка Бобровский вместе с Тамарой. Ведь ему домой, в свое село, как раз туда, мимо мельницы. Может, он пошел сразу домой, а я зря терзаюсь.
Вышло так, что тревожился я не зря. Назавтра в клубе встретил Яшку Бобровского и Тамару вместе. Они опять о чем-то разговаривали. И мне показалось, я им помешал. Никто из них мне не предложил побыть с ними, принять участие в их беседе.
Я вышел из клуба, убежденный, что всем моим прекрасным мечтам конец. Погибли мои планы о поездке с Тамарой в город, не говоря уж о надежде на дальнейшее. Меня грызла зависть.
Почему я не такой, как Яшка Бобровский? Почему не я, а он пошел на Красный Флот? Почему не у меня, а у него так красиво и заманчиво разлетаются на ветру матросские ленточки?
А Яшка с Тамарой как бы выставляли свои отношения напоказ. Их часто видели вместе и в клубе, и на полевых дорожках, и на мостике у мельницы в лунные ночи.
Я хотел забыть обо всем, но чувство обиды все обострялось. Вновь возникла и глухая боль неудачной любви к Анэтке. Неужели я такой неказистый, что так легко бросают меня? Я смотрел в зеркало и находил все новые и новые непривлекательные черты на своем лице. И только вздыхал. Пытался убедить себя, что не имею права рассчитывать на какое-то особое внимание, но и это помогало слабо. И только одно важное задание из волости отвлекло меня от ежедневных мук. Мне поручили направить от сельсовета несколько экспонатов на сельскохозяйственную выставку в Москву. Наши села славились хорошими сортами картошки и исключительными антоновскими яблоками. Они, как медвяные, налитые густым соком, красовались у наших хозяев, за заборами. А еще был в совхозе такой хряк, что славился на всю округу. Вот все это мне и было поручено в наилучшем виде доставить в волость. И людей дать, чтоб отвезли в уезд до железной дороги. Дело и отвлекало меня на некоторое время от собственных переживаний.