На погосте у церкви было много народу. Понятно, сошлись со всех окрестных сел. Вечером началось богослужение. Когда все двинулись в церковь, в ней, небольшой, деревянной, стало тесно. Семка с ребятами стояли сзади. Им даже не видно было батюшки, только слышался его хрипловатый голос да хор с клироса. Прошло некоторое время, стало душно. Семка почувствовал, что онемели ноги. Захотелось выйти на волю, и он, тихонько пятясь, добрался до паперти, потом повернул на погост. Пощупал карман, на месте ли колбаса, а то боялся, на вытащил ли кто из мальчишек в тесноте.
«Есть!» — обрадовался он. И так захотелось Семке поглядеть сейчас же на этот заманчивый кусочек! Он тихонько пробрался в конец кладбища, где, спрятавшись за кустарником, развернул льняную тряпочку и полюбовался. Однако опять старательно завернул, чтоб как-нибудь не согрешить. Вспомнил страшную икону, что висела у них в красном углу: на ней был нарисован ад, на большой поленнице дров жгли грешника, а вокруг хохотали страшные, хвостатые и рогатые черти, подкладывая еще и еще коряги. А самый главный черт, сатана, подцепив грешника за язык вилами, тащил его неведомо куда…
И хотя у Семки прямо слюнки текли, так ему хотелось отведать колбасы, но он, трижды перекрестившись, отправился снова в церковь, к людям, и стал сзади, слушая, что там батюшка говорит.
Но сам Семка молиться уже не мог. Так захотелось есть, что прямо ноги дрожали. Изо всех сил отгонял он от себя мысль о колбасе, пробовал даже повторять шепотом молитвы вслед за батюшкой, чтоб забыть о соблазне, но ничего не выходило. Кусок колбасы, прикосновение которой он все время чувствовал, не давал покоя. «Ну, хоть полижу немножко, есть не буду, какой же тут грех», — рассуждал он и, поколебавшись еще, пошел опять в те же кусты. Развернул тряпочку, взял колбасу в руки, повернул голову в одну сторону, в другую, оглянулся, — как будто никого не видать, — поднес колбасу к носу — ах, как приятно защекотало в носу, запахло можжевельником, — лизнул только с кончика. Робко лизнул и тут же забыл обо всех угрозах, не выдержал: укусил раз, второй, а потом расхрабрился и начал подкрепляться как следует. И вдруг стегнул его пронзительный голос:
— Ага, попался!.. Ты что ж это делаешь, паршивец? Скажу батюшке, да и матери скажу!
Перепуганный Семка узнал деревенского парнишку Минку, попытался спрятать остаток колбасы в карман, но Минка схватил его за руку:
— Нет, брат, так не пойдет! Давай сюда, а то скажу. Всем скажу, греховодник!.. Давай я освящу, а тогда съедим…
Семка выпустил недоеденный кусок колбасы из рук.
Минка только этого и ждал. Он начал набивать рот Семкиной колбасой и смачно чавкать. Да еще и насмехался:
— Вот как надо уничтожать грешную скоромину… А теперь пошли к колодцу, напьемся, грех смоем, — весело сказал он Семке.
Потом они оба дружно стояли в церкви и, услышав «Христос воскресе», подставили под кропило батюшки крашеные яйца.
Напрасно Семка боялся, чтоб не уличила его мать. Вывернуться помог кот Мурзик, вдруг соскочивший с печи. Надо было только выбрать удобную минуту. Она как раз и наступила. Как только Семка отдал матери свяченые яйца, мать тут же отправилась к старенькой соседке, чтоб отнести ей пару свяченых крашенок. Семка стремглав кинулся на чердак, подбежал к обломанному кольцу колбасы, помусолил край во рту и поцарапал острыми ногтями. Ну вот теперь пускай вся вина падет на Мурзика.
Вернувшись, мать постлала чистую льняную скатерть на стол, украсила ее дерезой и расставила разную вкусную еду перед Семкой: пирог и яйца, масло и творог.
— Ай, пойду ж я еще, Семочка, да отрежу копченой полендвички да колбаски…
У Семки заколотилось сердце. Он не знал, удался или не удался его обман. А что, если вдруг?.. Он услышал, как в сенцах заворчала мать. И тут же успокоился, потому что на все сени разнесся пронзительный кошачий визг…
— А чтоб ты провалился!.. А чтоб ты сдох, это же надо — столько колбасы упереть, — приговаривала мать.
Но долго сердиться в святой день грешно, и они вкусно позавтракали вдвоем в пасхальное утро. А потом Семка побежал к ребятам катать пасхальные яйца и забыл обо всем.
Только Мурзика было жалко. Когда вечером, на печи, Мурзик подошел к нему, Семка погладил кота по выгнутой спине и тихонько прошептал: